Энциклопедия русской души

Не выставляйте меня напоказ в открытом гробу. Что за манеры! Зачем русские рвут себе душу, прощаясь с покойником? Зачем ведут под руки почерневших близких, чтобы те невменяемо гладили покойнику волосы? И так тошно. Или это подстрекание вытья? Бабы, войте! Плакальщицы в деревенских платках, вперед! Запричитали. Заголосили. Уж заводиться так заводиться. Не хоронить же просто закрытый ящик! Вдруг он пустой, и тогда конфуз получается. Мало нам, что ли, похоронных конфузов? То не того в гроб положат, то перевернут и вывалят, неся вниз по лестнице. Пусть ящик стоит открытым. Чтоб все без обмана. Откуда взялся этот истерический протокол? Последняя проверка на дороге. Куда смотрит Церковь?

Тонкие деятели вскрикнут: традиция! МЦАП грянет: вечная память! Так заведено прощаться: и с царями, и с холопами. Мало ли что! Мы -- заложники неприличных обрядов, отпрыски телесных наказаний. Наш катехизис: дави! Ненависть радует душу. Мы запутались в традициях, совсем

растерялись. А с открытым гробом -- не надо о страшном! А это не страшное -- это наш национальный триллер.

Католические похороны -- для нас светский выезд под черной вуалькой, собрание выглаженных костюмов, солнечных, с титановыми душками, очков, напомаженных молодцов. Протестантские фюнералы -- ах, эти голливудские колокольчики при выходе из кирхи! Учтивые, все друг друга вперед пропускают, как будто из кино вышли. Да они из кино и вышли -- видеокассетные похороны. Всех немедленно обвинить в лицемерии. Венки слишком вычурны. Скупые слезки не удовлетворяют родного чувства самоистязания, саморасцарапывания. Мы рождены изводиться в лоскуты, вплоть до русского погребального катарсиса.

"Вот я лежу, но этот я -- не я, а где же я?" -- мой скорбный надмирный вопрос.

Их западные могилы слишком хорошо вырыты, заправлены, как постели, защищены со всех сторон от червей. Не то что наши -- с плавающим окурком. Не то что наши по весне -- с провалом до гроба, как сойдет снег. У их священников слишком постные лица, у их могильщиков чересчур осмысленные физиономии. Западный отказ от поминок -- дурное следствие жизненной скупости, нам подавай долгое прощание, с посткладбищенским тщательным мытьем рук и застольем, медленно уходящим в шумное беспамятство, водочное небытие.

Но отведи нас на Ганг, и мы превратимся с испугу в Европу при виде, запахе горящих на набережной трупов. Мы ошалеем от показательных костров и бесслезных, худеньких родственников, сплоченно уверенных в реинкарнации. Мы разглядим здесь только дикость, язычество и -- кубарем домой. Нам позволяли смотреть всего лишь в глазок крематория, чтобы не было дефицита кошмаров, да и то -- до поры, до времени. У нас в ушах не треск бамбука, а стук заколачиваемых гвоздей. Сначала-- застенчивый, под конец -- с оттяжкой. А если это тяжелый обычай, так есть люди, которые и "тяжелые фильмы" не смотрят. Но я, сколько ни хоронил покойников в открытых гробах, знаю наверное, что это только против их памяти. Помнятся, как нашатырь, одни синюшные лица и отталкивающий замогильный холод руки, и где-то на горизонте стоит отодвинуто маленький живой человек и не смеет приблизиться с живыми ручками.

Батюшка, ну, чего застыл? Отпевай. Я не любитель спорить. Почему тогда только лицо и руки? Уж лучше бы совсем голым, как в морге. И все бы разглядывали мертвый припорошенный хуй и спущенные яйца, делая вид, что их это не интересует. Есть похоронный генерал с дарами, всем похоронам -- венок сонетов, на который живо реагирует вдова. Она ничего не видит, а тут срывается с места и жадно глотает слова соболезнования. Сутулый караул с подвязками похоронных дружинников. Выводок проходимцев с серьгой в ухе и без серьги. Женщины с остановившимися, лисьими мордочками. Чем хуже сложилась их жизнь, тем сильнее они балдеют от разглядывания знакомых покойников. А где-то там дальше кладбищенские бабульки -- стахановки трупного любопытства. Нюхая парные стебли неприлично пахнущих цветов, одни замечают лишь мертвое в открытом лице покойника, другие настаивают на красоте.

-- Как он не похож на себя.

-- Раздулся.

-- И цвет нехороший.

-- Нет, лучше, чем в жизни.

-- А она-то, смотри, как держится!

-- Устал лежать. Потемнел.

-- Потемнеешь тут с вами.

Как из подворотни, поэтесса во весь свой изломанный

ГОЛОС:

-- Прекрасное лицо!

-- Врешь, сука!

Некроэксбиционизм. Ну, все! Зарывайте. Я стесняюсь.

новый бог

Главным событием XXI века будет рождение нового, планетарного Бога.