Энциклопедия русской жизни. Моя летопись: 1999-2007

И не надо думать. Конец Санкт-Ленинграда близок. Томительными белыми ночами на город спустится десант федеральных ангелов-истребителей. Твердо чеканя шаг, по мостовым пойдут контролеры, ревизоры, аудиторы, магистры счетных и пробирных палаток, в скучных пиджаках, с ровным голосом, абсолютным непониманием того, зачем на свете есть дензнаки, со стальными челюстями, отсутствием пищеварения. Все как один они будут похожи на ледяного министра обороны Сергея Иванова, от взгляда которого кровь стынет в жилах. Контролеры и счетчики опишут остатки Санкт-Ленинграда и повесят на каждой руине дощечку: «Собственность России».

Был уже город, якобы, и «свободным», и «самостоятельным», и вовсю полетали над ним человеки с метлой. Питерское «болото», победившее в 1996-м и 2000 году здравый смысл вменяемых петербуржцев, сполна получило и получит за «свободное волеизъявление». Федеральные терминаторы должны предотвратить окончательную катастрофу города, переживающего небывалый кризис власти. Ибо если в 2003-м на трибунах, с видом наследников трехсотлетней славы Санкт-Петербурга, будут стоять нынешние его правители – разверзнутся хляби, грянет гром, и невские первостроители лично спустятся с небес, чтобы дать кое-кому по бесстыжей физиономии.

апрель

Двести девяносто девять

Зачем нужны юбилейные переплясы городу, в котором нет общественных уборных

Где он, город Воронеж? Найду на карте – поеду отдыхать. Там живут упрямые и гордые люди. Они не захотели жилищно-коммунальной реформы. Они вышли протестовать. А я смотрю на свою загаженную лестницу – не убирают годами, антисанитария, на днях сын видел в «парадном» мышь! – и понимаю, что вскоре буду платить за эту мышь в несколько раз дороже, мышь размножится и этим закончится коммунальная реформа, потому что развращенные безнаказанностью коммунальщики не будут работать ни за какие деньги, а протестовать нет ни времени, ни сил…

В конце мая Санкт-Петербургу исполняется 299 лет. В этой дате есть что-то эстетически привлекательное. Недаром на хитрых распродажах никогда не ставят на ценнике удручающую цепь ноликов, предпочитая им мудрые девятки – и отчего-то, в самом деле, отдать 99 тугриков легче, чем 100. Все-таки один тугрик остается за хозяйской пазухой, и, того глядишь, приведет и других на убылое место.

Я непременно как-нибудь отпраздную 299-летие, поскольку накануне 300-летия собираюсь покинуть свой милый город с целью протеста. Я возглавляю комитет по бойкотированию празднования 300-летия Санкт-Петербурга, потому что не понимаю и не пойму никогда, зачем нужны переплясы стоимостью в миллионы долларов городу, который не имеет общественных уборных. (Вот картина «Черный квадрат» Малевича у нас теперь есть – а общественных уборных нет.) Мой комитет построен на очень разумных и экономных основаниях: он состоит из меня одной. Конечно, хотелось бы как следует погулять в буфете – например, осуществить многочисленные акты вандализма над новоустановленными памятниками или пройтись по Невскому с плакатами: «Долой!» и «Позор!» (не знаю, почему еще никто не додумался до изготовления таких простых и вечных плакатов, лишенных ненужной конкретики – ведь горожане всегда знают, кого долой и кому позор). Но – у меня семья, дети… Так что уеду себе тихонечко на недельку. Тем более, и Лев Толстой советовал не противиться злу насилием. Правда, при этом он периодически вскрикивал: «Не могу молчать!» – и власти дрожали.

Надо заметить, такие люди очень нужны Петербургу. Не хватает нам священных, грозных и авторитетных старцев. Причем «грозовость» обязательна – поскольку нынешних людей никакой тихой интеллигентностью не прошибешь. Требуются такие орлы, которые могли бы значительно посмотреть оппоненту в глаза и сказать: «М-мерзавец!» – и притом совершенно спокойно, потому что за ними гранитной глыбой стоял бы настоящий, бесспорный, огромный авторитет. Да, подорвала нам история генофонд. Д. С. Лихачев был и священным, и авторитетным, но никак не грозным, также и А. М. Володин. Очень мог бы состояться в качестве смелого старца Г. А. Товстоногов, но не дотянул он до эпохи реформ – в нашем нездоровом городе трудно быть долгожителем.