— Ну, кому ужас, а кому и… Что ни говорите, Федор Михалыч, а пять старушек — рубль, как-никак…
Убийство служит самооправданием для убийцы, он стремится им доказать, что существует Ничто.
Не хвастаясь, могу сказать, что, когда Володя ударил меня но уху и плюнул мне в лоб, я так его схватил, что он этого не забудет. Уже потом я бил его примусом, а утюгом я бил его вечером. Так что умер он совсем не сразу...
Это не доказательство, что ногу я отрезал ему еще днем. Тогда он был еще жив... А Андрюшу я убил просто по инерции, и в этом я себя не могу обвинить. Зачем Андрюша с Елизаветой Антоновной попались мне под руку? Им было ни к чему выскакивать из-за двери. Меня обвиняют в кровожадности, говорят, что я пил кровь, но это неверно: я подлизывал кровяные лужи и пятна, — это естественная потребность человека уничтожить следы своего, хотя бы и пустяшного преступления.
А также я не насиловал Елизавету Антоновну. Во-первых, она уже не была девушкой, а во-вторых, я имел дело с трупом, и ей жаловаться не приходится. Что из того, что она вот-вот должна была родить? Я и вытащил ребенка. А то, что он вообще не жилец был на этом свете, в этом уж не моя вина. Не я оторвал ему голову, причиной тому была его тонкая шея. Он был создан не для жизни сей.
Это верно, что я сапогом размазал по полу и собачку. Но уж цинизм — обвинять меня в убийстве собаки, когда тут рядом, можно сказать, уничтожены три человеческие жизни. Ребенка я не считаю.
Ну, хорошо, во всем этом (я могу сознаться) можно усмотреть некоторую жестокость с моей стороны. Но считать преступлением то, что я сел и испражнился на свои жертвы, — это уж, извините, абсурд. Испражняться — потребность естественная, следовательно, не преступление отнюдь…
Таким образом, я понимаю опасения моего защитника, но все же надеюсь на полное оправдание.
Иной человек способен был бы убить своего ближнего хотя бы для того, чтобы смазать себе сапоги.
Из дневника меланхоличного человека
Понедельник. Скука. Скука. Скука…
Вторник. Сосед увел мою корову. Это уже что-то.
Среда. Утром пошел и убил соседа. Немного взбодрился.
Четверг. Соседка выкопала всю мою картошку. Дрянь.
Пятница. Убил эту дрянь. Взбодрился, но не надолго.
Суббота. Соседи необычно оживлены. Видимо, им не по душе мой образ жизни. Суета.
Поскресенье. Убил всех соседей. Суета прекратилась.
Понедельник. Скука. Скука. Скука…
Убийство — всегда промах. Никогда не следует делать того, о чем нельзя поболтать с людьми после обеда.
В Угличе детей не рожают. В Угличе их режут.
Если бы мы не чаяли воскресения из мертвых, человек скорее должен был бы предпочесть смерти сколь угодно тяжкое преступление.