Энциклопедия символизма: Живопись, графика и скульптура. Литература. Музыка.

«Король Юбю» рассматривается с тех пор как пародия на исторические драмы Шекспира: это история возвышения и падения узурпатора, а отношения матери Юбю и этого нового короля Польши вызывают воспоминание о леди Макбет. Очень рано пьесу стали воспринимать как политический фарс или «философско-политический памфлет о наглеце», как говорил хроникер «Эко дю Пари» Анри Бауэр. Но, исследуя политические интерпретации «Короля Юбю», мы замечаем, что все они донельзя различные, а сам Жарри позаботился уточнить, что он намеревался сочинять не историческую пьесу, но пьесу-утопию (Польша — это Нигдея). Сюрреалисты склоняются скорее к психоаналитическому прочтению того, что в их глазах больше чем драматическое произведение: Бретон видел в нем «триумф инстинкта и инстинктивного порыва, под эгидой которого «оно» присваивает себе право корректировать то, что на самом деле принадлежит «Сверх-я», последнему уровню человеческой психики». Пьеса достаточно многозначна, чтобы вынести различные интерпретации, и можно рассматривать ее, вместе с Мишелем Арриве, как «многосмысловое произведение». Принадлежит ли оно символизму? Да, отвечает Жак Робише, потому что «громоздкий герой занимает в пьесе все пространство и другие персонажи блекнут перед ним» (сравните с утверждением Малларме: «Статисты — нужны!»). К тому же «Юбю выражает разноликую реальность, с которой воображение зрителя может вступать в игру». Но если учесть то тривиальное, что в ней есть, пьесу равным образом можно принять за пародию на символистскую драму.

В течение следующих лет Жарри не ограничивается защитой своей пьесы и устройством ее спорадических постановок. Намереваясь завершить цикл, он работает над серией продолжений («Юбю-рогоносец, или Археоптерикс», 1898; «Юбю прикованный», 1899). «Альманах папаши Юбю» представляет взгляд «Ю» на политические, колониальные, литературные и художественные реалии. Наконец, в 1901 г. театр марионеток «Гиньоль луженых глоток» представляет в студии на Монмартре фарс «Юбю в шалаше», текст которого опубликован вскоре после безвременной смерти Жарри. Сведя «красоту театра к финансам», к «исправной работе люков», не отправляет ли Жарри в этот люк и сам театр? По крайней мере он не забывал о его главных принципах, и в том числе — об участии публики в настоящем «городском карнавале» («Двенадцать доводов о театре»). Он также внушал, если воспользоваться формулой Арто, что театр — это двойник жизни. «Я хотел, — говорил он, — чтобы после того, как поднимется занавес, сцена предстала перед зрителями, как зеркало из сказок мадам Лепренс де Бомон, в котором грешник видит себя с бычьими рогами и туловищем дракона, что выдает все его пороки; неудивительно, что публика теряла дар речи при виде своего недостойного двойника, которого до сих пор ей так откровенно не показывали».

Ch. Chassé: Sous le masque d’Alfred Jarry, les sources d’Ubu roi,Paris 1921 — Rachilde: Jarry ou le surmâle des lettres,Paris 1928 — P. Chauveau: Alfred Jarry ou la naissance, la vie et la mort du père Ubu,Paris 1932 — F. Lot: Alfred Jarry,Paris 1935 — J. H. Levesques: Alfred Jarry,Paris 1951 — A. Lebois, Alfred Jarry,1951 — M. Arrivé: Alfred Jarry,Paris 1971.

ЖИД Андре(Париж, 1869 — Париж, 1951). Французский писатель.

А. БАТАЙ. Портрет А. Жида

Поощренный дадаистами за свои «сатирические пьесы»(важнейшая из которых — роман «Подземелья Ватикана»), а Сартром — за то, что «отстоял свои идеи» (гомосексуализм, колониальная политика), он стал поначалу учеником Малларме и вполне примерным символистом. Здесь поэтому должен быть рассмотрен именно такой Жид, автор «Трактата о Нарциссе».

«Рожденный в Париже от отца юзетьенца и от матери нормандки», стесненный с двух сторон протестантизмом, Жид учится в Альзасской школе, где проявляет свое литературное дарование. Он дружит с Пьером Луи, а вскоре встречает Валери, с которым вступает в содержательную переписку. Его отрочество было беспокойным: он разрывается между мистическими излияниями чувств, которые он разделяет со своей кузиной Мадлен, и открытием, что он «не похож на других». Эта битва — битва его персонажа, который выступает его двойником, Андре Вальтера. После каждого поражения он восклицает: «Я чист, я чист, я чист». В символистском кругу у романа была не очень хорошая пресса; но зато он заставил говорить о себе, выпустив сборник стихов: вот почему исповедь Жида «Тетради Андре Вальтера» (1891) предваряется «Стихотворениями Андре Вальтера».