Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

В последнем стихотворении лирический герой приветствует столицу советской империи: «Москва — опять Москва. Я говорю ей: “Здравствуй! / Не обессудь, теперь уж не беда”». Сравним у Высоцкого в черновиках «Райских яблок», где лирический герой прибывает в рай, оказавшийся лагерной зоной: «Добрый день, — гово<рю>, -где сады, в коих прорва мороженых яблок?» (АР-3-161). Здесь-мороженые яблоки, а в предыдущем случае — крепкий мороз, а плюс к тому строка: «Вновь пахнет яблоком мороз». Также и «щучий суд», а точнее — его последствия, упоминаются в «Райских яблоках»: «Да не рай это вовсе, а зона!». Кроме того, приветствие, аналогичное тому, что было в стихотворении «1 января 1924», встретится и семь лет спустя: «Москва — опять Москва. Я говорю ей: “Здравствуй!”» = «Здравствуй, здравствуй, / Могучий некрещеный позвоночник, / С которым проживем не век, не два!» («Сегодня можно снять декалькомани…», 1931). В том же 1931 году пишется «Фаэтонщик», где вновь возникает «некрещеный позвоночник»: «На высоком перевале / В мусульманской стороне…». Сюда примыкает еще одно стихотворение, написанное тогда же: «Полночь в Москве. Роскошно буддийское лето». Здесь поэт как будто бы снова восхищается московским летом, однако далее показывает свое истинное отношение к нему: «В черной оспе блаженствуют кольца бульваров», — что соотносится с оспой на лице Сталина: «…пасмурный, оспенный / И приниженный гений могил» («Стихи о неизвестном солдате», 1937). Поэтому в «Четвертой прозе» (1930) было сказано, что советские писатели «запроданы рябому чёрту на три поколения вперед».

Теперь обратим внимание на интереснейшее сходство между двумя стихотворениями, написанными с разрывом в один месяц: «Сегодня можно снять декалькомани <…> С хохлатого Кремля» (25 июня 1931; черновик — с. 482) = «Там зрачок профессорский орлиный, — / Египтологи и нумизматы — / Эти птицы сумрачно-хохлатые / С жестким мясом и широкою грудиной» («Канцона», 26 мая 1931).

Характеристика сумрачно отсылает к вышеприведенной цитате из стихотворения 1918 года: «Прославим власти сумрачное бремя, / Ее невыносимый гнет» (а также к описанию Сталина из «Стихов о неизвестном солдате» и «Когда б я уголь взял для высшей похвалы…»: «…пасмурный, оспенный / И приниженный гений могил», «Бегут, играя, хмурые морщинки»). И если у «сумрачно-хохлатых» птиц — «.широкая грудина», то у «кремлевского горца», живущего в «хохлатом Кремле», — «широкая грудь осетина». Отсюда — тождество: «Египет = Кремль». И в таком контексте «зрачок профессорский орлиный» становится синонимом «горящих зрачков» кота, являющегося помощником Кащея, в стихотворении «Оттого все неудачи…» (29 — 30 декабря 1936 года). В зрачках кота — «клад зажмуренной горы», а в «Канцоне» поэт собирается увидеть «вас, банкиров горного ландшафта». Кроме того, банкирам соответствует еще одно описание кота — «купец воды морской». Помимо банкиров, Мандельштам упоминает «вас, держателей могучих акций гнейса» (гнейс — это горная порода). Сравним с описанием большевика в стихотворении «Мир начинался страшен и велик…» (1935): «Привет тебе, скрепителъ дальнозоркий / Трудящихся. Твой каменноугольный / Могучий мозг, гори, гори стране!» (а эпитету «дальнозоркий» соответствуют «леденящие зрачки» кота и «зрачок профессорский орлиный» из «Канцоны»). Как отмечает В. Мусатов: «Образ кота связан прежде всего с мотивом клада из стихотворения о большевике и папоротнике. В фольклоре папоротник — одно из средств овладения кладом, а сам клад обычно охраняется нечистой силой»[2933].

Стихотворение «Оттого все неудачи…» было написано в воронежской ссылке, что косвенно свидетельствует в пользу политического подтекста: «У него в покоях спящих / Кот живет не для игры — / У того в зрачках горящих / Клад зажмуренной горы». А уже в начале следующего года будет сказано: «Глазами Сталина раздвинута гора / И вдаль прищурилась равнина» («Когда б я уголь взял для высшей похвалы…», январь — февраль 1937). Как видим, кот в первом стихотворении наделяется теми же чертами, что и Сталин во втором, а значит, является персонификацией власти.

Если у Мандельштама кот связан с кладом, то в песне Высоцкого «Лукоморья больше нет» (1967) кот «цепь златую снес в Торгсин». При этом он любит загибать': «Как налево — так загнет анекдот», — подобно князю Олегу в «Песне о вещем Олеге» («А вещий Олег свою линию гнул — / Да так, что никто и не пикнул»), царю в частушках «Подходи, народ, смелее…» («Вот царь-батюшка загнул — / Чуть не до смерти пугнул!») и палачу в одноименном стихотворении 1977 года («Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу…»).