Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Мандельштам саркастически заявляет о своей верности вождю: «Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе», — а в стихотворении Высоцкого «Снова печь барахлит…» (1977) лирический герой просит «всемогущего блондина» починить его машину, но тот не соглашается. Поэтому герой идет в услужение к власти: «Что мне делать? Шатаюсь, / Сползаю в кювет. / Всё — иду, нанимаюсь / В Верховный Совет» (С4Т-1-224). Да и в «Палаче» он становится помощником и защитником палача: «Я орал: “Кто посмел / Обижать палача?!”». Неудивительно, что в этом стихотворении, как и в «Сохрани мою речь…», упоминаются одинаковые реалии: «Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи <…> И для казни петровской в лесу топорище найду» ~ «Спросил он: “Как ведете вы себя на казни?” <…> Да у плахи сперва / Хорошо б подмели, / Чтоб, упавши, глава, / Не валялась в пыли. <.. > Развлек меня про гильотину анекдотом, / Назвав ее карикатурой на топор» («плахи» = «у плахи»; «для казни» = «на казни»; «топорище» = «топор»). Поэтому и пожелание «Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи» найдет зеркальное отражение в «Палаче»: «Что я к казни люблю, а чего не люблю, / И какую я предпочитаю петлю» /5; 474/.

Палач предлагает лирическому герою выпить «огненный напиток», а Кащей у Мандельштама «угощается огненными щами».

Помимо казни топором, оба поэта предполагают свою казнь через повешенье: «Нам с музыкой-голубою / Не страшно умереть. / А там — вороньей шубою / На вешалке висеть» («Жил Александр Герцевич…», 1931) ~ «Ах, прощенья прошу, / Важно знать палачу, / Что когда я вишу, / Я ногами сучу» («Палач», 1977). Кстати, у Высоцкого палач тоже предлагает лирическому герою умереть «с музыкой-голубою»: «И можно музыку заказывать при этом, / Чтоб стоны с воплями остались на губах».

В первом случае упоминается Шуберт, а во втором — Оффенбах.

Кроме того, возникает параллель с «Побегом на рывок» (1977): «Нам с музыкой-голубою / Не страшно умереть. <…> Всё, Александр Герцевич, / Заверчено давно» ~ «Вот бы мне посмотреть <…> С кем рискнул помереть <…> Но свыше — с вышек — всё предрешено» («Нам… умереть» = «мне… помереть»; «Всё… Заверчено» = «всё предрешено»).

Мандельштаму с музыкой не страшно умереть, как и в одном из вариантов «Нет, не спрятаться мне от великой муры…» (также — 1931): «Мы поедем с тобою на “А” и на “Б” / Посмотреть, кто скорее умрет. <…> Ты — как хочешь, а я не боюсь»[2953].

А в следующих трех цитатах: «Долго ль еще нам ходить по гроба» («Дикая кошка — армянская речь…», 1930), «Долго ль прятаться мне от великой муры <…> Но, заслышав тот голос, пойду в топоры…» («За гремучую доблесть…», 1931; черновик — с. 479 — 480), «И для казни петровской в лесу топорище найду» («Сохрани мою речь…», 1931), — можно увидеть следование завету Э. Багрицкого из «ТВС» (1929): «Но если он [век] скажет: “Убей”, - убей». А поскольку Мандельштам тоже пытается «с веком вековать», становится очевидной преемственность настроений у двух поэтов, включая мотивы одиночества и «отщепенчества»: «Твое одиночество веку под стать <.. > Руки протянешь — и нет друзей» ~ «Я — непризнанный брат, отщепенец в народной семье».

Что же касается Высоцкого и Мандельштама, то они наряду с сопротивлением властям говорят о вынужденной покорности и сотрудничестве с ними.

Высоцкий нередко бичует себя за то, что оказался на стороне власти и начал ей подпевать (как в прямом, так и в переносном смысле): «Он поднял трубку: “Автора ‘Охоты’ / Ко мне пришлите завтра в кабинет!” <…> С порога от начала до конца / Я проорал ту самую “Охоту”» («Прошла пора вступлений и прелюдий…», 1971), «Меня схватили за бока / Два здоровенных мужика: / “Играй, паскуда, пой, пока / Не удавили!” <…> И я запел про светлые денечки, / Когда служил на почте ямщиком» («Смотрины», 1973). Об этом же говорится в стихотворении Мандельштама «Квартира тиха, как бумага…» (1933): «И я, как дурак, на гребенке / Обязан кому-то играть».

Ниже приводится еще ряд цитат, позволяющих наглядно проследить сходства и различия в разработке указанной темы.

Высоцкий: «И с готовностью невероятные трюки / Выполняю шутя — все подряд» («Затяжной прыжок», 1972), «Беспрекословно снял штаны, / Шепчу про протокол» («Ошибка вышла», 1976 /5; 377/), «Друг, что надо тебе? Я в аферы нырну! / Я по-новой дойду до Берлина!..» («Снова печь барахлит…», 1977 /5; 629/), «Стоял рояль на возвышенье в центре, / Как черный раб, покорный злой судьбе» («Он вышел — зал взбесился…», 1972), «Ладно, я буду покорным… / Дайте же мне свободу!» («Дайте собакам мяса…», 1965), «Но снова приходится слушаться мне» («Песня самолета-истребителя», 1968).