Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Слова «иноверы, изуверцы» говорят о том, что герой «путает» слова (правильно: «иноверцы, изуверы», — как в «Дельфинах и психах», 1968: «Врачи — изверги» /6; 35/, «Они всё могут! Изверги в белых халатах, эскулапы, лепилы…» /6; 25/). Следовательно, образ параноика автобиографичен, причем встречался он уже в 1967 году: «Вы учтите, я раньше был стоиком, / Физзарядкой я — систематически… / А теперь ведь я стал параноиком / И морально слабей, и физически». Таким же «стоиком» выведен и параноик в «Письме с Канатчиковой дачи»: «Даже он — великий стоик — / Плачет: “Гибнем задарма!”» /5; 472/.

Разумеется, в такой атмосфере сумасшедшим оказывается не только лирический герой, но и всё население страны: «Свихнулись все на год вперед» (песня мужиков из спектакля «Пугачев», 1967 /2; 376/), «Все почти с ума свихнулись — / Даже кто безумен был»[669] («Письмо с Канатчиковой дачи», 1977). Да и в песне «Спасите наши души» (1967) герои задавались вопросом: «Свихнулись мы, что ли. — / Всплывать в минном поле?!», как и позднее — в черновиках «Белого безмолвия» (1972): «Почему мы в пути? Что, нам плохо жилось?! / Может быть, сумасшедшие нынче в цене?» /3; 376/.

Мы уже не раз говорили о том, что Высоцкий наделяет друзей своими собственными чертами. Так произошло и с маской безумца в посвященной Шемякину песне «Французские бесы»: «А друг мой — гений всех времен, / Безумец и повеса».

В целом же образ параноика возникает как следствие мотива всеобщего сумасшествия, который разрабатывался Высоцким в качестве отражения окружающей его действительности: «Двери наших мозгов / Посрывало с петель» («Баллада о брошенном корабле», 1970), «Переворот в мозгах из края в край, / В пространстве масса трещин и смещений» (1970), «Скандал в мозгах уляжется, / Зато у нас все дома» («Гербарий», 1976), «Нет! Звонарь в раздумьи, это мир в безумьи» («Набат», 1972; черновик — АР-4-73), «И мир ударило в озноб от этого галопа» («Пожары», 1977), «Всюду — искривленья, аномалии, / Парадоксы странные вокруг» («Одна научная загадка, или Почему аборигены съели Кука», 1976; черновик /5; 433/).

Приведем еще одно высказывание Высоцкого, прозвучавшее в интервью 27 июня 1974 года: «…беспокойство времени, его парадоксы постоянно живут во мне, требуют выражения. А век сумасшедший, что и говорить…»[670].

Кроме того, образ буйного параноика имеет своим источником «Путешествие в прошлое» (1967), где лирический герой также вовсю буйствует. Поэтому имеет смысл сопоставить его действия с поведением героев «Письма с Канатчиковой дачи», в частности — «бывшего алкоголика, матершинника и крамольника»: «А потом кончил пить…» = «Надо выпить треугольник — / На троих его даешь!».

В обоих случаях героев связывают: «Навалились гурьбой, стали руки вязать» = «Тех, кто был особо боек, / Прикрутили к спинкам коек» (кстати, «стали руки вязать» и во второй песне, поэтому «режет руки полотенце»; АР-8-51). А лирический герой и параноик требуют, чтобы их освободили: «Развяжите, — кричал, — да и дело с концом!» = «Развяжите полотенцы, / Иноверы, изуверцы!».

Пациенты Канатчиковой дачи сетуют на то, что у них — «настоящих буйных мало — / Вот и нету вожаков», то есть мало таких людей, как лирический герой Высоцкого, продемонстрировавший свое «буйство» в «Путешествии в прошлое»: «Я, как раненый зверь, / Напоследок чудил». И в концовке этой песни он со стыдом вспоминает свои похождения накануне: «Если правда оно — ну, хотя бы на треть, — / Остается одно — только лечь-помереть». Но то же самое скажут и обитатели психушки: «Нам осталось — уколоться / Или лечь да помереть» (АР-8-56).

Итак, еще одним автобиографическим образом в «Письме с Канатчиковой дачи» является «бывший алкоголик, матерщинник и крамольник», который заявляет про Бермудский треугольник то же самое, что и лирический герой в «Мореплавателе-одиночке», написанном годом ранее: «Я там плавал, извините, в одиночку: / Он совсем не треугольник, а — куб!» = «Взвился бывший алкоголик, матершинник и крамольник: / “Надо выпить треугольник — / На троих его даешь!”. / Разошелся, так и сыпет: / “Треугольник будет выпит, / Будь он параллелепипед, / Будь он круг, едрена вошь!”». Эта уверенность в том, что он может выпить всё, что угодно (читай: «сделать всё, что хочу»), была продекларирована лирическим героем еще в «Песне про джинна» и в «Сказке о несчастных лесных жителях» (обе — 1967): «Если я чего решил — выпью обязательно!», «Я докончу дело, взявши обязательство!».

И здесь возникает сходство с очередным образом лирического героя в «Письме с Канатчиковой дачи». Речь идет о механике, выжившем в Бермудском треугольнике (а одним из авторских двойников в киносценарии «Венские каникулы», написанном два года спустя, будет именно механик: «Ты летчик! И он летчик! — засмеялся Жерар.

— А ведь я механик по самолетам, ха-ха!» /7; 59/; поэтому самому Высоцкому даже снились механики: «Я механиков вижу во сне, шкиперов» /3; 70/).