Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

В этой главе мы уже говорили о том, что Высоцкий иногда представляет своего лирического героя как ленинградца («Я свой Санкт-Петербург не променяю / На вкупе всё, хоть он и Ленинград», «В Ленинграде-городе / У Пяти углов / Получил по морде / Саня Соколов»). Таким образом, Ленинград выполняет здесь функцию замещения Москвы (чтобы не было слишком буквального сходства с родившимся там автором). По аналогии с этим Шербург замещает собой другой французский город — Париж, где живет Марина Влади. Впрочем, Париж упоминается и в самом начале сценария: «Эта история началась в Ленинграде. [Вернее даже — ] эта история началась в Париже, а еще вернее — эта история началась в Шербурге, на одной из улиц, в маленьком магазине “Зонтиков”» /6; 51/.

Далее говорится о том, что «один очень молодой человек смотрел в Ленинграде фильм “Шербургские зонтики”», где героиней была «девушка с белыми волосами и грустными голубыми глазами». Этот фильм опять же выполняет функцию замещения картины «Колдунья» (1956), которая в 1959 году демонстрировалась в СССР. Главную роль там играла Марина Влади, и именно она была «девушкой с белыми волосами», в которую сразу же влюбился молодой Высоцкий.

Как гласит дневниковая запись В. Золотухина от 26.05.1969, Марина Влади носила заявку Высоцкого на сценарий «Удивительная история…» председателю Госкино Алексею Романову: «Он в восторге. Его не смутила даже фамилия Высоцкого. “Надо договариваться с банкетом” и т. д.»[770]. Однако дальше восторженных отзывов дело не пошло.

***

Теперь вернемся к «Смотринам» и сопоставим их с «Песней завистника» (1965), где герой также завидует богатому соседу и противопоставляет ему свое неблагополучие: «Мой сосед объездил весь Союз. <.. > У него на окнах — плюш и шелк, / Баба его шастает в халате» = «Там у соседа — пир горой / И гость солидный, налитой /Ну, а хозяйка — хвост трубой — / Идет к подвалам. / В замок врезаются ключи, / И вынимаются харчи, / И с тягой ладится в печи, / И с поддувалом»; «А у нас на водку не хватает» = «А я сидел с засаленною трешкой, / Чтоб завтра гнать похмелие мое».

Герой завидует изобилию своих соседей: «Ох, какие крупные деньжищи!» = «Ох, у соседа быстро пьют!». Но если в «Песне завистника» он негодует: «Ему, значит, — рупъ, а мне — пятак?!», то в «Смотринах» уже с грустью констатирует: «Смотрины, стало быть, у них. / На сто рублей гостей одних, / И даже тощенький жених / Поет и скачет» (интересно также сравнить «Песню завистника» с «Песней о хоккеистах»: «Ох, какие крупные деньжищи\ <….> Я б в Москве с киркой уран нашел / При такой повышенной зарплате» = «Профессионалам — зарплата навалом. <…> Им платят деньжищи — огромные тыщи»).

В первом случае герой упоминает пятак, а во втором он сидит «с засаленною трешкой». И ему досадно от такой несправедливости: «Но мне очень больно и обидно» = «А я стонал в углу болотной выпью».

При этом в обеих песнях упоминается сын богатого соседа: «А вчера на кухне ихний сын / Головой упал у нашей двери» = «Все сразу повскакали с мест, / Но младший сын с поправкой влез: / ‘“Кто не работает — не ест’! - / Ты спутал, батя”» (АР-366). И герой хочет испортить жизнь своим соседям: «Ничего, я им создам уют — / Живо он квартиру обменяет» = «А что не петь, когда уют и не накладно? <…> И посредине этого разгула / Я пошептал на ухо жениху, / И жениха как будто ветром сдуло,

- / Невеста вся рыдает наверху».

Как видим, оба персонажа одинаково говорят о своих бедах и о своем отношении к богатым соседям, но при этом герой «Песни завистника» на внешнем уровне подвергается сатире, а герой «Смотрин» изначально предстает в трагическом свете. Таким образом, в первом случае сатирическая окраска имеет своей целью скрыть личностный подтекст произведения.