Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Мотив засады будет встречаться и позднее — например, в «Песне автомобилиста» и «Парусе»: «Безлунными ночами я нередко / Противника в засаде поджидал», «Даже в дозоре можешь не встретить врага».

Любопытно, что один из вариантов названия «Бала-маскарада» выглядит так: «Про рабочих»31. а в образе рабочего (то есть пролетария) лирический герой выступает во многих произведениях, в том числе в песне «Я был слесарь шестого разряда» (1964), у которой имеется авторское название: «Это из жизни рабочих»³™. в обоих произведениях главный герой напивается и начинает буянить, так же как в «Путешествии в прошлое»: «Завелся грош и — хошь не хошь! — / По пьянке устроишь дебош» («Я был слесарь…»; черновик /1; 409/).

Теперь рассмотрим тему маскарада на примере «Масок» (1970) и «Диалога у телевизора» (1973), сопоставляя эти песни с «Балом-маскарадом»: «Ой, Вань! Смотри, какие клоуны! / Рот — хоть завязочки пришей… / Ой, до чего, Вань, размалеваны, / А голос, как у алкашей» /4; 35/, «Раздали маски кроликов, / Слонов и алкоголиков» /1; 72/, «Смеюсь навзрыд, как у кривых зеркал, — / Меня, наверно, ловко разыграли: / Крюки носов — ртов до ушей оскал, / Как на венецианском карнавале» (АР-9-86). На той же странице рукописи имеется набросок: «И парики напудрены и страшны», — что перекликается с «размалеванностью» клоунов в «Диалоге у телевизора».

Другой черновой вариант «Масок»: «Вот кто-то в ярко-рыжем парике» (АР-986), — напоминает еще о двух песнях, где данным эпитетом наделяются враги лирического героя: «Все рыжую чертовку ждут / С волосяным кнутом» («Ошибка вышла», 1976), «Личность в штатском, парень рыжий, / Мне представился в Париже» («Про личность в штатском», 1965).

И в «Бале-маскараде», и в «Масках» героя заставляют принять участие в этом маскараде против его воли: «…Меня поймали тут же, в зоосаде, / Ведь массовик наш Колька / Дал мне маску алкоголика, / И “на троих” зазвали меня дяди» = «Вокруг меня смыкается кольцо[542]^[543][544] — / Меня хватают, вовлекают в пляску, — / Так-так, мое нормальное лицо / Все, вероятно, приняли за маску».

Подобное насилие над героем имело место и в «Смотринах», когда его заставили участвовать в очередном «маскараде»: «Меня схватили за бока / Два здоровенных мужика: / “Играй, паскуда, пой, пока / Не удавили!”», — и дальше речь шла о той же «пляске», которая была в «Масках»: «Потом пошли плясать в избе», — и в «Диалоге у телевизора»: «Завцеха наш, товарищ Сатюков, / Недавно в клубе так скакал».

Продолжая сопоставление «Бала-маскарада» и «Масок», обратим внимание, что в обеих песнях перечисляются три категории масок: «Раздали маски кроликов, слонов и алкоголиков», «Все в масках, париках — все, как один3²⁰: / Кто — сказочен, а кто — литературен… / Сосед мой слева — грустный арлекин, / Другой — палач, а третий — просто дурень» (АР-9-82) (последняя строка заставляет вспомнить песню «Лежит камень в степи…», 1962: «Ну а третий был дурак»).

Подобная классификация представлена также в «Песне Геращенко» (1968), написанной для спектакля «Последний парад»: «“Наш мир — театр!” — так говорил Шекспир. / Я вижу лишь характерные роли: / Тот — негодяй, тот — жулик, тот — вампир… / И всё! Как Пушкин говорил — чего же боле?», — и в письме Высоцкого к Кохановс-кому (Москва — Магадан, 01.07.1966): «Так и думаешь: этот — кончил экономический, этот — химический, а этот — просто сука» /6; 359/.

И, наконец, отметим еще одну общность в «Бале-маскараде» и в «Масках» — отношение лирического героя к этому маскарада: «Я тоже озверел и встал в засаде» /1; 72/ = «Я начал сомневаться и беситься» (АР-9-87), — что вновь заставляет вспомнить «Путешествие в прошлое»: «Я, как раненый зверь, / Напоследок чудил».

Такое же отношение к веселью своих недругов у него было и в «Смотринах»: «А я стонал в углу болотной выпью, / Набычась, а потом и подбочась».

***

В «Путешествии в прошлое» лирический герой вспоминает: «И бледнел я на куфне разбитым лицом, / Делал вид, что пошел на попятную» (именно так исполнял Высоцкий). Похожим образом выскажется его жена в стихотворении «С общей суммой шестьсот пятьдесят килограмм…» (1971): «Мне с соседями стало невмочь говорить, / Вот на куфне натерпишься сраму» (АР-13-28) (сравним также с вариантом исполнения «Песни завистника»: «А вчера на куфне ихний сын / Головой упал у нашей двери / И разбил нарочно мой графин»[545]^[546][547][548][549]; в «Путешествии» же сам герой «начал об пол крушить благородный хрусталь»).

В обоих случаях герой испытывает стыд, несмотря на то, что является силачом-суперменом: «И откуда взялось столько силы в руках!» = «Но супруге приятно, что я — человек / Самый сильный на нашей планете».