Энцо Феррари. Биография

Начавшаяся в 1922 году стройка гигантского автодрома Монца в парке Вилла Реале на окраине Милана привлекла пристальное внимание Феррари. Годами первые лица итальянского автоспорта искали крупную площадку для проведения гонок «Гран-при» мирового уровня, чтобы иметь возможность тягаться с ежегодно проходившими во Франции гонками. К тому времени в мире уже было построено несколько постоянно функционировавших и специально спроектированных для гонок и тестирования автомобилей супертрасс, таких как «Бруклендс» в Англии и «Индианаполис Мотор Спидвей» в США. Более того, шли открытые обсуждения будущего строительства огромных треков в Монлери под Парижем и на окраине Кёльна. (Со временем на немецком нагорье Эйфель появится легендарный «Нюрбургринг», но это произойдет только в 1927 году; трасса в Монлери откроется в 1924-м.)

Массивный, порой зловещий автодром в Монце еще неоднократно появится в жизни Энцо Феррари в последующие годы. Здесь ему откроются все грани триумфа и мучительных трагедий, но по иронии судьбы ему никогда не доводилось выплескивать свой гнев за рулем болида на гладком, затененном деревьями покрытии трассы. В 1920–30-х он тестировал там несколько моделей «Alfa» и после войны наверняка проехал здесь не один круг на своих личных автомобилях, но при этом никогда не соревновался в гонках на этом знаменитом автодроме. Несмотря на все свои попытки добиться больших успехов – а Монце было суждено стать олицетворением самых статусных и престижных автогонок в Италии, – Энцо Феррари был обречен навсегда играть роль зрителя.

Но какими бы существенными ни были его неудачи и разочарования в гоночной карьере, Феррари все же удалось совершить в 1923 году гигантский скачок вперед в мире автоспорта. Феррари на короткое время удалось установить деловые отношения с доктором Альбертом Шмидтом, автомобилестроителем и инженером из Женевы. Энцо стал его агентом в Италии. В 1923 году Феррари в составе делегации высших руководителей «Alfa Romeo», в числе которых был и Римини, отправился в Париж на автомобильное шоу, а также совершил поездку в Англию, где посетил громадный новый суперавтодром Бруклендс неподалеку от Вейбриджа и познакомился с Марио Ломбарди, британским представителем производителя автошин «Pirelli». По словам Феррари, Ломбарди стал «человеком, игравшим большую роль в моей жизни и моих мыслях». В тот год Феррари поучаствовал всего в четырех гонках. Однако его репутация организатора и лидера взлетела неожиданно высоко, главным образом потому, что он сумел усилить команду «Alfa Romeo» и помочь ей в ее стремительном подъеме к вершинам автоспорта. Удача изменила ему в июне. Его новая «Alfa Romeo Tipo RL/TF» сломалась оба раза на гонках «Targa Florio» и в Муджелло, и на заезд «Circuito del Savio», проходивший неподалеку от Равенны, он выходил уже без особого энтузиазма. Его партнером-механиком был Джулио Рампони, племянник великого Кампари, обычно игравший роль компаньона и личного механика Антонио Аскари. Рампони был способным бойцом команды «Alfa» и в будущем сыграл заметную роль в драме Феррари.

На сей раз фортуна ему соблаговолила. В конкуренции с любителями и полупрофессионалами Феррари и Рампони сумели выиграть «Circuito del Savio» в Равенне, 25-круговую 359-километровую гонку, приведшую ко встрече, оказавшей колоссальное влияние на жизнь Феррари. Этот инцидент десятки раз в подробностях пересказывали, и с каждым пересказом его коверкали и искажали все сильнее до тех пор, пока вымысел почти полностью не затмил собой правду. Позволим же Феррари самолично поведать нам о нем и поделимся своими наблюдениями:

«В 1923 году, когда я впервые участвовал в гонке «Circuito del Savio» в Равенне, я познакомился с графом Энрико Бараккой (отцом главного летчика-аса Италии Франческо Баракки, успевшего до своей гибели сбить 34 немецких самолета). В результате этого знакомства меня представили матери аса, графине Паолине Баракке, которая однажды сказала мне: «Феррари, почему бы тебе не поместить вздыбившегося коня моего сына на свою машину? Эмблема принесет тебе удачу». Я до сих пор храню фотографию родителей Баракки со сделанной ими собственноручно надписью, которая гласит, что они доверяют символ коня мне. Лошадь была и остается черной, но от себя я добавил золотое поле в обрамление, так как золотой – цвет Модены».