Эолова Арфа

Встреча с Вероникой неожиданно оказалась бурной и счастливой. После родов жена вошла в ту самую форму, в какой он впервые ее увидел: полнота исчезла, роскошные очертания встали на свое место. А главное, вернулся тот же беззаботный и веселый характер, как раньше. Незримовых ожидал новый всплеск любовных отношений с тайным привкусом стыда Эола за китайскую измену. Платон оказался резвым и забавным карапузом. Поначалу Эол не мог привыкнуть к отцовству, казалось, это не его сын, но постепенно вошел во вкус, все увлеченнее занимался с малышом, а когда тот выдавал что-нибудь эдакое, записывал на всякий случай — вдруг будет снимать детей, пригодится. Эол любовался, когда Ника кормила сосунка грудью, даже загорелся идеей снимать кино о материнстве и обязательно показать, какое это восхитительное зрелище — кормление грудничка.

С Каннами и Венецией не получилось, Китай тоже очевидно срывался с крючка, но зато в семье у Незримовых в ту зиму царили полное счастье, любовь, радость жизни. Получение квартиры добавило всего этого. «Мосфильм» пробил для молодого семейного режиссера однушку в новом панельном доме. Тогда на всю страну прозвенело название подмосковной деревни Черемушки, вокруг нее вырос целый комплекс четырехэтажек, куда из затхлых коммуналок, весело чирикая, полетели стайки настрадавшихся молодых семей, а вместе с ними, крыло к крылу — режиссер Незримов с женой Вероникой и сыном Платоном.

— И все-таки как тебя угораздило дать ему такое имя?

— А как твоих родителей угораздило? Ведь, помнится, твоя мамаша тоже с мужем не посоветовалась, когда тебя Эолом записала.

— Платоша, Самсоша... — ворчал потомок богов, все еще не додушив венецианскую жабу. — Самсон Самсонов, Платон Платонов...

Китайцы по-прежнему не спешили. Он иногда вспоминал миниатюрную Цзин Шу. Иногда скучал по ее маленькому телу, обнимая спящую пышную красавицу жену. Недолго Ника сохранялась в формах и, когда переселились в Черемушки, снова стала полнеть.

Прогремевший на весь мир двадцатый съезд партии жирным крестом перечеркнул работу над «Молодостью мира». Хотя Эол и его команда не сразу поняли это, еще продолжали надеяться: не к этому юбилею, так к сорокалетию Гунчандана раскачаются братцы-китайцы.

Этот съезд многие восприняли как весну свободы, а многие — как тяжелейший удар. Сталинисты пачками кончали жизнь самоубийством, валились от инфарктов и инсультов. В городе Горьком, где ясные зорьки, чуть не умер Федор Гаврилович Незримов: его, как ярого сталиниста, взялись целенаправленно травить на родном заводе, и в итоге — кровоизлияние в мозг. А мужику еще и пятидесяти нет. С трудом восстанавливался, в начальники цеха уже не смог вернуться, до самой пенсии потом дохаживал вахтером.

Эол не столь трагично переживал развенчание Вождя Народов, к тому же всюду все только и щебетали о том, какие открываются перспективы, как много всего, что оставалось под запретом, теперь будет можно, станет востребовано. Еще не запели Окуджавы с Высоцкими, но чувствовалось, что вот-вот запоют. Еще не загрохотали стихи Вознесенских, Евтушенок, Ахмадулиных и Рождественских, но уже угадывалось, что вот-вот загрохочут.

В год двадцатого съезда Вася Ордынский выстрелил фильмом «Человек родился».

— А что-то мы ничего не снимаем, братцы? — спросил с вызовом Ньегес.

— Долго будем китайцев ждать как у моря погоды? — добавил свой знак вопроса Касаткин.

— Да, пожалуй, пора забыть про наш Гунчандан, — вздохнул Незримов. — Мао обиделся на Хруща за Сталина. Да и вообще, сейчас другое кино покатит.

Но какое другое, он пока не представлял, хватался за одну идею, вторую, третью. Когда Рязанов всех ошарашил «Карнавальной ночью», зачесалось в затылке:

— Может, комедию? Новогоднюю!

Посмотрев феллиниевских «Мошенников», пришел в полный восторг:

— Всепобеждающее зло. Мы с детства привыкли к сказкам, что добро в конце побеждает, а тут гляньте, какие финалы у Орсона Уэллса, у Фрица Ланга, у Ренуара, у Кубрика, у Хичкока. Кодекс Хейса трещит по швам, его скоро вконец развенчают, как культ личности Сталина. И смотрите, какой страшный финал в «Мошенниках». Может, нам тоже снять в жанре нуар?