— Ну и выскочка же ты, — возмущался Эол. — Не будь ты негром, я бы давно тебе зубы пересчитал.
У них сохранялась дружба-вражда. Тарковский язвительно отзывался о «Разрывной пуле» и «Не ждали», и Эол с нетерпением предвкушал, как отыграется, посмотрев шедевр пижона. Премьеру назначили на День Победы, который в те времена отмечали как праздник, но он не являлся выходным, не проходил парад, и только ночное небо озарялось салютом. Эол явился с женой, но прежних восторгов Вероника не вызвала, в ней больше не видели Сильвию Аниты Экберг, обыкновенная толстая клуша, в ее-то тридцатник. Зато Ньегес был при стройной Лиде, хотя юношеская красота Бесединой куда-то испарилась, даром что она давно уже не пила. В кино первая жена Незримова снималась редко и в эпизодиках.
— Что-то твоя медсестра... Больные, что ли, прикармливают? — не преминула съязвить Лида.
— Роды повлияли, — отразил удар Эол, намекая на бездетность Бесединой после того аборта.
С Ньегесом у Лидки отношения не очень складывались, его преданная и давнишняя любовь ей уже надоела, а ему надоело любить почти безответно. И после той премьеры «Иванова детства» Лида поставила второму мужу ультиматум: больше он с Незримовым не в паре, потому что он неудачник. Испанцу пришлось выбирать между двух преданностей, и он выбрал вторую — режиссеру. Через год они с Лидой разведутся.
Фильм пижона Эолу и понравился, и нет.
— Ну как тебе? — спросила Вероника, когда зажегся свет.
— Я лучше снимаю, — ответил потомок богов.
— А по-моему, страшное кино, — сурово произнесла жена, подумала и добавила: — И снял его страшный человек.
Стоящую на сцене съемочную группу одаривали цветами, осыпали благодарностями. Тарковский выделялся желтым пиджаком. Первым взял слово Ромм:
— Я настолько потрясен, что могу сказать лишь пять слов: Андрей Тарковский — запомните это имя.
— Да, да, — усмехнулся Эол, — когда вышла моя «Пуля», он тоже сказал: «Это Канны. Это Венеция».
Удивительно, что выскочил тот же самый гражданин, который проявил себя на «Не ждали»:
— Хлопайте, хлопайте! Чисто антисоветское кино. На радость Западу: полюбуйтесь, мальчишек не жалели. И не кричите мне тут в ухо. Мы с вами разберемся в другом месте. Сами знаете, в каком.
Присутствовавший Георгий Данелия потом использует этот типаж в комедии «Тридцать три».
В зале оказался дико популярный в то время Жан-Поль Сартр, на банкете он сказал, что по возвращении во Францию непременно напишет большой очерк о фильме. После банкета, пьяные от напитков и восторгов, завсегдатаи Большого Каретного покатили в свою штаб-квартиру. Там продолжали пьянствовать. Тарковский спросил:
— Ну а ты, негр, что скажешь?
— Совершенно умопомрачительный поцелуй над окопом. Среди берез. Отличная игра Зубкова и этой девочки. Кареглазой.
— Валя Малявина, она в этом году «Щуку» заканчивает. Ну а кроме поцелуя?
— Остальное невыносимо. Педалированно. Претенциозно. Через край выразительно, слишком много выразительности. Как если бы у человека во рту оказалось не тридцать два зуба, а пятьдесят.
— Понятно, негр, завидуем. Это приятно. Значит, есть чему. Вот возьму «Золотого льва», еще не так позавидуешь. Твое здоровье! — Они чокнулись и крепко обнялись. Как-никак единственные два негра в этом белом сообществе. Через много лет на вопрос, что он думает о фильме «Иваново детство», Тарковский ответит почти теми же словами, что Эол, только еще добавит про очень плохую игру Коли Бурляева, сыгравшего Ивана.
— Ну а ты что скажешь, бывшая Анита Экберг? — обратился стиляга к Веронике.
— Мне страшно, — только и ответила та.
— Она считает, что ты страшный человек, — добавил пьяный Эол.
— Так оно и есть, — вдруг как статуя Командора вырос рядом мрачный одноногий инвалид, отец Андрея. — Страшнее, наверное, только Достоевский.
— Вот, папа, познакомься, это Эол Незримов. У вас есть о чем поговорить — он автор фильма «Разрывная пуля».
Оказалось, что Арсений Александрович потерял на войне ногу, изуродованную разрывной пулей.
— Я смотрел ваш фильм, — сказал Тарковский-старший. — Он мне больше понравился, чем Андрюшин. И «Не ждали», на мой взгляд, очень сильное кино. Ему до вас еще надо карабкаться.
— Приехали! — возмутился Тарковский-сын. — Просто вас еще роднит то, что вы оба неудачники. — И отошел в сторонку.
— Это он потому, — пояснил Арсений Александрович, — что моя первая книга стихов только что вышла. Мы с ним вместе дебютировали, только он в тридцать лет, а я в пятьдесят пять.
— Эол, между прочим, в двадцать четыре года дебютировал, какой же он неудачник? — неожиданно выступила в защиту мужа Вероника. Просто потому, что ей стиляга в желтом пиджаке не нравился.