Эоловы арфы

Маркс теперь вспомнил. Да, это было в августе сорок пятого. Тогда он впервые полтора месяца гостил в Англии. Приехал вместе с Энгельсом из Брюсселя. Фридрих уже неплохо знал страну, он показал в те дни своему другу Лондон, потом повез его в Манчестер, познакомил со многими чартистами, с членами Союза справедливых. А на обратном пути действительно устроили встречу в какой-то таверне. Кто там был? Гарни, Чарльз Кин, Томас Купер, кто-то еще из чартистов, конечно, Энгельс, Молль и Бауэр, и вот Шаппер... Больше он никого не мог вспомнить. Но разве таверна называлась "У ангела"? Это забавно: под крылышком ангела собрались сущие демоны революционной страсти...

- Да, ты подсмеивался над ним: Ангельс влюбился в ангела! - повторил Шаппер, и Маркс видел, как приятны ему эти воспоминания. - Но никто, конечно, не осуждал Фреда: во-первых, он был, кажется, самым молодым среди нас, а во-вторых, свои обязанности на этой встрече он исполнил великолепно.

Конечно, подумал Маркс, во многом благодаря усилиям Энгельса тогда пришли к решению создать общество "Братские демократы". Это было одно из первых обществ интернационального характера, и, несмотря на некоторые ошибки, оно сыграло полезную для своего времени роль.

- Энгельсу известно о моем положении? - внезапно изменившимся голосом спросил Шаппер.

- Да, он знает, что ты болен, я писал ему, - ответил Маркс. - Он просил передать тебе привет.

- Неужели он не может приехать проститься со мной? - тем же голосом произнес Шаппер.

- Видишь ли, - Маркс положил руку на горячую руку Шаппера, - если бы твое положение было действительно таким отчаянным, как ты его рисуешь, то Фридрих, конечно, немедленно приехал бы из Манчестера, но он очень обстоятельно советовался о твоей болезни с Гумпертом, и они пришли к выводу, что положение совсем не так опасно.

- Правда? - оживился Шаппер.

- Правда, - солгал Маркс.

Больной задумался.

Энгельс не ехал совсем не потому, что считал Шаппера вне опасности. Наоборот, он был уверен, что уже опоздал. Сегодня утром пришло письмо, в котором он пишет: "Повидать Шаппера я действительно охотно приехал бы и сделал бы это еще и теперь, если бы твое письмо не заставило меня предположить, что он уже умер. В Шаппере всегда было что-то истинно революционное, и, раз уже суждено бедняге погибнуть, меня, по крайней мере, радует, что он до последней минуты так достойно себя ведет".

- Эльза, - обратился Шаппер к жене, - оставьте нас одних.

- Хорошо, - покорно ответила жена, - но только ненадолго. Тебе нельзя много говорить.

Она поднялась с дивана и вместе с сыном вышла из комнаты.

- Я попросил их выйти, потому что опять буду говорить о смерти, сказал Шаппер. - Энгельс со своим ученым Гумпертом ошибаются. Я действительно, Карл, умру в ближайшие дни. Я уже написал завещание. Ты понимаешь, что для меня было несложным делом распорядиться своим движимым и недвижимым - оно почти все в этой комнате, перед тобой.

Шапперу стало жарко. Пользуясь отсутствием жены, он положил обе руки на одеяло и обнажил их по локти. Даже исхудавшие и старые, они производили впечатление силы и красоты. Маркс глядел на них и думал о том, как много они в жизни переделали работы, как много они умели, сколько самого разного выпало им на долю. Они делали работу наборщика и пивовара, корректора и бочара, журналиста и лесничего; они умели писать по-немецки и по-французски, по-английски и по-латыни, умели нянчить младенцев и строить баррикады, обнимать друзей и давать оплеухи врагам; им выпало на долю ласкать теплое, сладостное тело женщины и блуждать по холодным, шершавым, грязным стенам казематов, поднимать заздравные кубки и рыть могилы для погибших друзей.

- Пятьдесят семь лет, - тихо и спокойно продолжал Шаппер, - ведь это, пожалуй, не так уж и много. Умирать в таком возрасте тяжело. Но есть обстоятельства, старик, которые облегчают мне мою участь... Прежде всего, - ты отец трех дочерей, и ты поймешь меня - почти все мои дети так или иначе устроены. Моя старшая дочь, как и твоя Лаура, уже замужем...

Маркс подумал, что да, такое обстоятельство и для него, окажись он сейчас на месте Шаппера, было бы утешением и что в то же время на его душе, конечно, лежала бы тяжестью тревога за будущее Женни и Элеоноры. Правда, Женни своими нынешними статьями по ирландскому вопросу, напечатанными в парижской "Марсельезе" и наделавшими столько шуму здесь и на континенте, показала себя очень способным журналистом; Маркс гордился этим, но все-таки для счастья быть даже великолепным журналистом женщине, увы, недостаточно.

- Старший сын, - удовлетворенно перечислял Шаппер, - приобрел профессию переплетчика, двое младших стали ювелирами и, представь себе, уже зарабатывают по фунту в неделю. Ведь это неплохо, а? Что ты скажешь?

- Неплохо, - отозвался Маркс.

- Думаю, им не составит труда прокормить мать - она останется с ними. А самого младшего, я надеюсь, возьмет к себе мой брат, он живет в Нассау.

- Да, все устроены, - подвел итог Маркс.