Читаем Эоловы арфы полностью

На другой день пруссаки предприняли первую атаку на позиции повстанцев. Мерославский, Зигель и Мерзи решили было, что это начало сражения, но оказалось — лишь боевая рекогносцировка. Пруссаки выбили повстанцев из деревни Михельбах в долине Мурга, но долго там не задержались: первая же контратака вынудила их отойти обратно в горы. Они оставили нескольких убитых и раненых, два прусских солдата были взяты в плен.

Двадцать девятого июня Мерзи, Виллих, Энгельс и Молль сидели в гостинице за обедом, когда пришло донесение, что по деревне Бишвейер, на стыке с дивизией Оборского, противник нанес удар.

— Надо немедленно идти на помощь, — решительно сказал Мерзи, вставая.

— А по-моему, спешить не следует, — спокойно возразил Виллих. — Я уверен, что главный удар будет нанесен не там, а здесь, скорее всего, по Гернсбаху.

— Я тоже так думаю, — сказал Энгельс. — Ведь пока ничего страшного или непредвиденного там не произошло: идет бой, и только.

— Нас обвинят в бездействии, — нервно передернул плечами Мерзи.

— Могут даже приписать измену, — рассудительно вставил Энгельс, — но ведь мы здесь для того, чтобы воевать по своему разумению с пруссаками, а не с клеветой и сплетнями.

— Нет, господа. Приказываю вашему отряду немедленно выступить в Бишвейер.

Спустя четверть часа Виллих и Энгельс на лошадях отправились во главе роты своих стрелков по направлению к Бишвейеру, вскоре вслед за ними должен был выступить весь отряд.

— Ох, не к добру это! — сквозь зубы процедил Виллих. — Вот увидишь, едва мы ввяжемся в бой у Бишвейера, как пруссаки ударят по Гернсбаху.

— Я и сам так думаю, — мрачно отозвался Энгельс. — Они были бы полными дураками, если бы не сделали этого.

Не прошло и получаса, как впереди показались вражеские солдаты, идущие навстречу. Отдав приказание роте рассыпаться цепью и занять оборонительную позицию, Виллих, как уже делал в таких случаях, поручил командование Энгельсу, а сам поскакал обратно, чтобы поторопить основные силы отряда.

Местность была удобна для обороны: кругом виноградники и фруктовые деревья, служившие укрытием. Завязалась перестрелка, она становилась с каждой минутой все интенсивнее. Но скоро начало сказываться преимущество противника: у него были ружья с коническими пулями, позволявшие вести более меткий огонь, чем мушкеты, которыми в основном располагали повстанцы. Минут через десять — пятнадцать перестрелки три человека среди повстанцев были ранены и один убит. Нес ли потери противник, сказать трудно. Энгельс то перебегал, то переползал от дерева к дереву, от куста к кусту, стараясь подбодрить своих бойцов. У одного молодого солдата, залегшего под яблоней, что-то заело в огромном, похожем на переносную пушку мушкете, и он в волнении и страхе никак не мог устранить неисправность. Энгельс увидел это и подполз к парню.

— В чем дело? — спросил он, беря мушкет.

— Да вот… — только и мог ответить солдат, красный, потный, испуганный.

Неисправность была пустяковая. Энгельс устранил ее легко и быстро. Желая удостовериться и показать парню, что теперь все в порядке, зарядил мушкет и стал целиться в стоявшую поодаль фигуру прусского офицера на коне. Офицер держался очень спокойно, видимо считая себя вне досягаемости вражеского огня.

— Как думаешь, достану? — спросил Энгельс.

— Далеко. Хотя иногда достает, но редко, — ответил солдат.

— Я удачлив, — сказал Энгельс и нажал спуск. Раздался грохот, и, когда дым рассеялся, все увидели, что лошадь как стояла, так и стоит на месте, а всадник, раскинув руки, валяется у ее ног. Был ли он убит или ранен, сказать трудно. К нему кинулись из кустов двое солдат и оттащили в укрытие.

— Ловко! — с восхищением выкрикнул парень.

Энгельс молча протянул ему мушкет и пополз к следующему дереву.

Удачный выстрел, результат которого видели все, приободрил бойцов, но в это время к пруссакам подошло подкрепление и интенсивность их огня увеличилась. Еще один повстанец был убит и двое ранены. Энгельс по едва заметному движению и шуму понял, что на левом фланге назревает какая-то опасность. Почти не пригибаясь, лишь инстинктивно втянув голову в плечи, он кинулся туда. Пруссаки дали по нему несколько выстрелов. Две пули, как ему показалось, пролетели совсем рядом и сбили листья над его головой.

Да, левый фланг дрогнул и стал пятиться. Энгельс посмотрел в сторону неприятеля. Он почти прекратил пальбу. Там, как видно, готовились к атаке.

— Солдаты! — крикнул Энгельс хрипло. — Товарищи! Ни с места! У нас есть силы дать отпор!

Ему никто не ответил, все поглядывали назад, выбирая очередное укрытие для перебежки.

— Господин адъютант! Господин адъютант! — услышал Энгельс рядом запыхавшийся голос.

Он оглянулся. К нему спешил вестовой Виллиха, молодой рабочий из Золингена. По нему, словно понимая его значение, пруссаки снова открыли стрельбу.

— Господин адъютант! — Вестовой с налета упал Энгельсу в объятия. Командир приказал отх… — И он вдруг всей тяжестью обвис на подхвативших его руках.

— Отходить?! — бешено крикнул Энгельс.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное