Эоловы арфы

Напротив подсудимых и защитников, через довольно широкое пространство, на таком же двухступенчатом возвышении, тоже за оградой, но не решетчатой, а сплошной, находились присяжные заседатели. Прямо, на своего рода сцене, стоит длинный, покрытый свисающим до пола зеленым сукном стол; за ним — председатель суда Кремер — небольшого роста, круглолицый, совершенно лысый человечек. Когда он наклонялся к лежавшим перед ним бумагам, его голова казалась шаром, готовым вот-вот покатиться по столу хоть справа налево, хоть слева направо. За отдельной конторкой недалеко от председательского стола — прокурор Бёллинг. Он худ, как жердь, и его мрачное, болезненного серого цвета лицо не предвещало ничего хорошего.

Секретарь закончил нудное чтение, и председатель Кремер объявил, что приступает к допросу подсудимых. Допрос, вопреки ожиданиям многих, получался очень кратким, так как, во-первых, факт опубликования статьи «Аресты» не нуждался в доказательствах; во-вторых, и Корф, и Маркс, и Энгельс — их допрашивали в такой очередности — наотрез отказались назвать автора статьи и решительно пресекали попытки председателя и прокурора хоть как-нибудь подступиться к этому вопросу; в-третьих, все подсудимые сразу заявили, что признают свою прямую причастность к опубликованию статьи и готовы нести за это полную ответственность.

Когда такое заявление делали Корф и Маркс, председатель молчал. Он, видимо, собирался с мыслями, что-то обдумывал. Когда о том же самом сказал Энгельс, мысль, над которой бился председатель, наконец созрела.

— Подсудимый Энгельс, — начал Кремер спокойным, уверенным голосом, как бы исключавшим всякую возможность несогласия или протеста, — из ваших слов следует, что вы признаете себя виновным? — Он, видимо, рассчитывал на то, что Энгельс моложе и неопытней своих товарищей.

— Не совсем так, господин председатель. — На полных губах Фридриха заиграла добродушная улыбка. — Мои слова надо понимать в том смысле, что я готов нести ответственность лишь в том случае, если жюри присяжных признает меня виновным не в опубликовании статьи «Аресты» — никто из нас своей причастности к этому не отрицал, — а в том, что я содействовал опубликованию статьи клеветнической, противоречащей закону, то есть преступной.

Председатель помолчал, поморщился.

— Подсудимый Маркс, в таком же духе следует толковать и ваше аналогичное заявление?

— Разумеется! — почти весело ответил Маркс.

— И ваше, подсудимый Корф?

— Так точно, господин председатель! — отчеканил, вскочив, Корф, и в зале послышались всплески смеха, так как многие помнили, что еще совсем недавно, года полтора назад, Корф был офицером прусской армии.

Встал прокурор Бёллинг.

— Подсудимый Энгельс, — сказал он почти дружелюбно, — как вы знаете, во время обыска, произведенного в редакции «Новой Рейнской газеты», была обнаружена заметка, содержащая мысли, которые легли в основу статьи «Аресты». У следствия возникло подозрение, что заметка написана вашей рукой. Вначале вы это категорически отрицали, а позже признались, что так оно и есть. Не объясните ли вы суду столь разительное противоречие в вашем поведении?

— Все очень просто, господин прокурор. — Энгельс даже пожал недоуменно плечами. — Первый раз меня пригласили к следователю в качестве свидетеля, pro informatione[2], а не для допроса под присягой. Но было совершенно очевидно, что вы собираетесь привлечь к ответственности если не всех редакторов газеты, то по крайней мере нескольких, ибо каждый из нас мог оказаться автором инкриминируемой статьи. Поэтому, естественно, в первом приглашении к следователю я увидел ловушку: вы могли бы потом использовать против меня сведения, полученные от меня же при этой первой беседе. А вам не надо объяснять, что я не обязан давать показания против самого себя. Когда же меня привлекли к делу в качестве соответчика, я тотчас признался в своем авторстве, потому что отпираться было бессмысленно: простейшая графологическая экспертиза уличила бы меня в недостаточном уважении к истине.

— Вы сказали, — попытался незаметно передернуть прокурор, — что автором статьи «Аресты» является один из редакторов газеты.

— Я сказал, что им мог быть каждый из нас, редакторов, но вполне возможно также, — Энгельс широко развел руками, — что ее написал кто-то из наших корреспондентов. Читая «Новую Рейнскую», вы же видите, что корреспондентов у нее множество, они всюду, а не только здесь, в Кёльне. Новейшую и достовернейшую информацию мы получаем от наших корреспондентов в Берлине и Франкфурте-на-Майне, в Дюссельдорфе и Кёнигсберге, в Дрездене и Мюнхене, в Дармштадте и Бреслау, в Мюнстере и Гейдельберге…

Маркс да и многие присутствующие, а среди них и некоторые присяжные заседатели, улыбались той находчивости, с какой Энгельс превратил ответ прокурору в похвалу и рекламирование своей газеты. Прокурор, досадуя на себя за свой вопрос, уже сел, а подсудимый между тем все продолжал перечислять:

— В Праге, Цюрихе, Вене, Париже…

— Достаточно, хватит! — перебил председатель.