Эон. Исследования о символике самости

Одна противоположность познается через другую, как тьма – через свет. Следовательно, и зло необходимо познается через природу блага. Затем, ранее уже было говорено, что благо желанно всем, и, коль скоро каждой природе желанно собственное бытие и собственное совершенство, из этого необходимо следует, что бытие и совершенство какой бы то ни было природы суть благо. Отсюда понятно, что зло никак не может быть усвоено ни бытию, ни форме, ни природе. Поэтому то, что именуется злом, суть [просто] указание на отсутствие блага[66].

Зло не суще, тогда как добро – суще[67].

Что всякий деятель действует целесообразно, явствует из того, что всякий деятель стремится к чему-то определенному. Но то, к чему деятель определенно стремится, должно быть подходящим для него: ведь он и стремится к этому ради слаженности с ним. Но подходящее кому-то является для него благом. Следовательно, всякий деятель действует ради блага[68].

⁹² Фома сам ссылается на аристотелевское «белее то, что меньше смешивается с черным»[69], не учитывая, однако, того, что обратное – «чернее то, что меньше смешивается с белым» – не только столь же справедливо, что и первое утверждение, но и логически эквивалентно ему. Также он мог бы упомянуть, что не только тьма познается через свет, но и, наоборот, свет познается через тьму.

⁹³ Поскольку реально лишь то, что действует, то, согласно Фоме Аквинскому, лишь благо реально в смысле «существования». В своей аргументации, однако, он вводит понятие блага, равнозначного «удобному, достаточному, соответствующему, подходящему». Таким образом, «omne agens agit propter bonum» следует переводить как «всякий деятель действует ради того, что ему подходит». Именно так поступает и дьявол, как все мы хорошо знаем. Он также стремится к совершенству, но не в добре, а в зле. Тем не менее едва ли можно заключить, что его стремление ко злу в сущности есть благо.

⁹⁴ Очевидно, зло может быть представлено как умаление блага; однако при такой логике с равным успехом можно сказать: температура арктической зимы, при которой у нас мерзнут носы и уши, относительно говоря, лишь ненамного ниже температуры на экваторе. Ведь температура в Арктике редко опускается ниже 230 градусов над абсолютным нулем. Все предметы на земле «теплые» в том смысле, что их температура нигде – даже приблизительно – не достигает абсолютного нуля. Аналогичным образом, все вещи более или менее «благие»; как холод есть не что иное, как недостаток тепла, так и зло есть не что иное, как недостаток блага. Аргумент privatio boni остается эвфемистическим petitio principii независимо от того, чем именно считается зло: меньшим благом или следствием конечности и ограниченности сотворенных вещей. Из предпосылки «Deus = Summum Bonum» неизменно следует ложный вывод, ибо немыслимо, чтобы совершенное благо когда-либо могло породить зло. Оно просто сотворило более благое и менее благое (последнее непосвященный просто называет «плохим»)[70]. Точно так же, как мы отчаянно мерзнем, хотя температура на 230 градусов выше абсолютного нуля, существуют люди и вещи, которые, пусть и созданы Богом, минимально хороши и максимально плохи.

⁹⁵ Вероятно, именно из тенденции отрицать реальность зла возникла аксиома «Omne bonum a Deo omne malum ab homine». Утверждение, что тот, кто сотворил тепло, также сотворил и холод («благость малых благ»), явно противоречит истине. В данной связи мы определенно можем согласиться с Августином: все природы благи, однако недостаточно, чтобы их испорченность не была равно очевидной.

* * *

⁹⁶ Едва ли кто-нибудь осмелится назвать то, что происходило и до сих пор происходит в концлагерях диктаторских режимов, «случайным отсутствием совершенства»; это прозвучало бы как издевательство.