Эпидемия. Начало конца

Рич Гудман взял бронзовый канделябр, задул свечу и обрушил его на затылок Шелби Моррисон. Раздался треск проломленной черепной коробки тринадцатилетней девочки, которая сначала ударилась лбом об угол кофейного столика, а затем повалилась на пол. Темная кровь, похожая на кленовый сироп, который часто подают с оладьями, расплылась по линолеуму. В затылке образовалось отверстие, из которого, словно из дыхала кита, фонтанировала кровь. Струя обдала свитер и левую щеку Гудмана.

Мужчина снял с себя свитер и вымыл лицо водой с жидкостью для мытья посуды. Переступив через труп девочки, он подошел к кухонному окну. Полторы минуты ушло на то, чтобы открыть двойную щеколду. Кипя от ярости, Рич Гудман обеими руками вытаскивал шпингалеты из пазов. Наконец он распахнул покрытое морозными узорами окно настежь.

Ледяной ветер загулял по квартире, задувая свечи.

Гудман поднял тело девочки с пола. Повсюду капала кровь. Мужчина подбросил труп в воздух и перекинул его головой вперед через подоконник. Теперь половина тела свешивалась вниз, а половина оставалась в комнате. Схватив тело за лодыжки, Гудман приподнял его и выбросил из окна.

Тело пролетело десять этажей со скоростью тридцать два фута в секунду и с глухим ударом упало на асфальт.

Мужчина попятился от окна. Его била мелкая дрожь, хотя Гудман отметил, что ощущает какое-то странное чувство удовлетворения. Туфли чмокали по залитому кровью полу, а в уме преступника созревал дальнейший план действий.

«Сначала смыть кровь! Нет… нет… Руки помою, когда выброшу Джейми… Потом помою, полью белизной и дезинфицирую. Перчатки… Мне нужны перчатки и респиратор…»

Выкинув хлам из-под кухонной раковины, мужчина нашел пару резиновых перчаток и респиратор, который он надевал на себя шесть лет назад во время ремонта на кухне. Гудман надел перчатки и полил их белизной, стараясь не замечать подступающей к горлу тошноты.

У мужчины начался жар.

Вашингтон-Хайтс, Манхэттен

00:03

Они молча шли по Риверсайд-драйв миля за милей. Ветер приносил с востока одинокие крики и предсмертные вопли.

Какофония человеческих страданий действовала на расшатанные нервы Патрика. Обрывки воспоминаний проносились в его голове. Образы прошлого соединялись, сильные эмоции наполняли его душу.

Бесконечная муштра в форте Драм… Сплошная пытка… Пылающая, словно сера, ненависть…

Выброска… Транспортный самолет… Жар кувейтской пустыни… Их поделили на десятки, словно овец…

Первая ночь… Внезапные порывы ветра… Сирены воздушной тревоги… Неудобный противогаз… Еще две тревоги… Без сна… Без еды… Мало воды… Бронежилет, противогаз и стоградусная жара… Идти в бой, словно париться в сауне… Чувство неловкости, когда теряешь сознание… Санитары, стягивающие с тебя бронежилет…

Багдад… Свист пуль из АК-47… Они ложатся совсем-совсем близко… Добро пожаловать на представление, новобранец!.. Оглушающий шум разрывающихся стопятидесятипятимиллиметровых снарядов… В ушах звенит… В носу вонь горящей нефти и белого люминофора.

Кровь хлещет из раны товарища. Он умирает, пока ты перевязываешь бинтом простреленную навылет грудь… Мать, прижимающая к груди младенца с оторванной рукой… Муж у трупа жены… Ребенок у безжизненного тела матери… Политики ни за что не позволят, чтобы их избиратели увидели все это. Неприкрытая правда о войне вызвала бы массовые акции протеста борцов за мир…

Для новобранца война — это ненависть и сомнения, патриотизм и невысказанные вопросы…