Эпифания викария Тшаски

— Прошу прощения, нет, не понимаю, но я пани слушаю.

— То было так смешно, ведь я уже тогда видела, что растрачиваю собственную жизнь, черт, мне было всего пятнадцать, разве не смешно? Ну кто поверит пятнадцатилетке, у которой сплошные пятерки в хорошем лицее, будто бы она тратит жизнь напрасно? А потом экзамены на аттестат зрелости, сплошные пятерки, социология в Варшавском Университете, диплом с отличием, мне предлагают аспирантуру, но я сама не хочу, получаю работу в «Фикциях», главред — хороший приятель отца, но уже через полгода мне стало известно, что даже если бы мой отец записался в Лигу Республиканских Правых, меня все равно держали бы в газете, потому что я была лучшей, но жизнь тратилась впустую, пан ксёндз понимает? С мужиками — без смысла, с приятельницами — без толку, с работой — напрасно, ничего не имело смысла. Словно пылинки в воде, броуновское движение, пан ксёндз физику помнит? И так я, блин — прошу прощения — и живу.

Малгожата замолчала.

— Пани Малгося, езжайте в Варшаву, к себе, там вам следует отдохнуть. И оно как-то все уложится, — через какое-то время сказал священник.

— Как-то все уложится, — бессознательно повторила Малгожата.

— Ведь все делается не так сразу, пани Малгося. Тут надо неспешно, по кусочку…

Какое-то время они сидели рядом, снова молча. Ирландия — нет, там гадко; и не Лондон, потому что там слишком много поляков. Остаются только Штаты.

— А не хотела бы пани исповедаться?… — рискнул через минуту настоятель.

Малгося окинула старика удивленным взглядом.

— Пан ксёндз, наверное, с ума сошел, — рассмеялась она.

— Ну, раз уж вы хотели стать кухаркой в плебании… — обиженно заметил священник.

Малгося отправилась собирать чемоданы, все заняло у нее четверть часа. Впервые за три дня она вытащила ноутбук из сумки, подключила к мобильному телефону, запустила сеть. Ввела логин и пароль в электронный банк, в очередной раз обрадовалась размеру собранных на счету средств, оставшихся после продажи квартиры. В отделениях сумки отыскала свой паспорт, для уверенности глянула на вклеенную в него американскую визу, результат служебной командировки в Чикаго два года назад — замечательно, она будет действительна еще восемь лет. Малгожата зашла на сайты нескольких авиакомпаний: Lot, KLM, Lufthansa, достала из бумажника кредитную карточку, набрала номер и купила билет «аэропорт Окенче — аэропорт Кеннеди». Бизнес-класс. Она надела пальто, навьючилась сумками и спустилась, пройдя без слова мимо до сих пор сидевшего на ступенях священника, открыла двери, но в конце оглянулась. Несколько мгновений собиралась, но, наконец, с трудом выдавила из себя:

— С Богом, пан ксёндз.

Тот кивнул.

— С Господом, пани Малгожата.

Женщина вышла из временной плебании и остановилась в оранжевом свете уличного фонаря, со своим рюкзаком, чемоданом на колесиках, второй сумкой, ручной, и с сумкой для ноутбука. Падал снег. Малгожата подняла голову и подставила лицо падающим снежинкам.

+ + +

Санитарка в синем свитере, надетом на халат, открыла ворота; серый bmw вкатился во двор Государственной Больницы для нервно- и психически больных в Рыбнике[103]. Водитель припарковался, быстро выскочил, обежал автомобиль спереди и открыл пассажирские двери. Из автомобиля вышел архиепископ Михальчевский, поправил сутану, застегнул пуговицу пальто и надел перчатки. Из административного здания выбежал директор больницы и расплылся в приветствиях и благодарностях. Архиепископ отсек поток его слов:

— Где я могу найти пациента Тшаску?

Директор послушно замолчал, после чего головой указал на одно из зданий, такое же, как и все остальные, мрачное прусским, монументальным спокойствием, цвета бордового кирпича. Хорошего такого германского кирпича, будто фарфор блестит, теперь такого уже не делают, — подумал архиепископ.

— Третье отделение, общее психиатрическое, — сообщил врач и глянул на тонкую стопку листков — историю болезни:

— Тшаска Ян, лет столько-то и столько, родившийся, имя отца, матери. Анамнез: психическое расстройство неопределенной природы, — прочитал он нараспев, время от времени пялясь на церковного сановника. — Койка номер двадцать пять. Мы предоставили ксёндзу отдельную палату.

Архиепископ решительным шагом направился по убранным от снега аллейкам в сторону указанного отделения.

— Сейчас ксёндз на седативных препаратах, мы даем ему фенактил и допокол лошадиными дозами, так что я не очень-то ожидал бы чего от этой встречи, — молотил языком директор, продвигающийся за архиепископом мелкими шажками, — ваше Высокопреосвященство…

— Преосвященство, — перебил чиновника церковник.

— Не понял?

— Уж если вы желаете меня титуловать, прошу делать это правильно. Кардиналом я еще не стал, так что меня следует титуловать «Ваше Преосвященство», а не «Ваше Высокопреосвященство».