Епифанские шлюзы

Автор слышит этот хохот, скорбит над проигрышем Бога и не хочет видеть замужнюю «Прасковью Николаевну», вполне испортившую себя:

Но — Боже! то ли думал я, когда Исполненный немого обожанья, Ее душе я предрекал года Святого, благодатного страданья!

В повести Платонова в силу разных причин «пропадают» целых два божественных залога. Вначале Мери Карборунд признается Перри, что ей нужна семья, дом, любовь попроще: «Я женщина, я слаба без тебя, как веточка, и отдала свою жизнь другому». Затем сам Перри, убедившись, что шлюзы не состоялись, тоже ощущает: и его дар гения, инженера, и его «залог» здесь, в России, тоже пропали. Не ему суждено победить судьбу под этим российским загадочным небом. Не случаен в повести образ «страшная высота неба над континентом» и сам взгляд жителей Епифани на стройку: «на работу все жители, глядели как на царскую игру и на иноземную затею, а сказать — к чему народ мучают — не осмеливались». И здесь сатана может посмеяться над Богом. Впрочем, сатана и смеется над сыном Божьим в сатанинском облике душителя, палача–гомосексуалиста, «огромного хама», обходящегося без топора: «У палача сияли диким чувством и какимто щемящим счастьем голубые, а теперь почерневшие глаза».

По сути дела в повести свершаются две трагедии, исходная причина которых односторонность, мелочное, тщеславное решение человека, его мелкие расчеты, явно разрушающие цельность души, залог божества в ней. Обе трагедии уводят мысль и чувство писателя далеко за пределы и условного Нью—Кастля, где рассчетливо–эгоистичная Мери была сурово наказана утратой того, что «дороже всех моих кровных драгоценностей» — маленького сына, — и Епифани, где честолюбец Перри, разрушитель и убийца домашних очагов, видит, как иссыхает Иван–озеро, как в скважину, неразумно пробитую трубой, вода уходит. И не просто уходит: «гнетется туда безвозвратно ».

Позднее, в статье «О социалистической трагедии», опубликованной лишь в 1991 году, Платонов скажет о неумолимом возмездии за любой эгоизм, дисгармонию, за слепую суетливую растрату самой «возможности страсти, горестной и трудной»: «Надо не высовываться и не упиваться жизнью: наше время лучше и серьезнее, чем блаженное наслаждение. Всякий упивающийся обязательно пропадает и гибнет, как мышонок, который лезет в мышеловку, чтобы «упиваться» салом на приманке. Кругом нас много сала, но каждый кусок на приманке».

Трудно согласиться с вульгарно–политизированным, измельчающим замысел писателя, систему его тревог за человеческие решения и влечения выводом, привязкой по времени, современного толкования повести: «Строительная гигантомания «отца народов» (т. е. создание Магнитки, Уралмаша, сотен машиностроительных, танковых и автозаводов — В. Ч.), стоившая жизни миллионам (?!) людей, служит самым убедительным комментарием к цитатам из Платонова» (Громов—Колли А. Заметки об исторической реальности, условном прототипе и проблематике повести «Епифанские шлюзы», в сб. «Страна философов» Андрея Платонова, вып. 2, с. 216).

Безусловно, любопытны и многие традиционные указания на первоисточники повести: реальные материалы работы англичанина, капитана Перри («Перрия») по прорытию шлюзового канала, соединяющего бассейны Волги и Дона (их собрала Т. А. Никонова в давнем «Комментарии к повести А. Платонова «Епифанские шлюзы» В кн.: Творчество Платонова. Воронеж, 1970) и произвольные версии Л. Аннинского о главном конфликте повести — о «столкновении европейского сознания с россами, которые «дики и мрачны в невежестве своем», о бездуховности европейского, точечного арифметического сознания» Т. Перри, якобы променявшего на закон свободу своего духа» (Аннинский Л. Запад и Восток в творчестве Андрея Платонова. «Народы Азии и Африки», 1967, М., с. 104–105).

Более точна оценка главного конфликта повести, данная Е. Толстой—Сегал:

«Платонов, обратившись к «петровской» теме, находит оригинальную позицию: он не склонен объяснять гибель героя — честного инженера — англичанина Перри, не смогшего осуществить смелый замысел Петра — канал между Доном и Окой, — ни действием «стихийных косных сил», ни вмешательством «европейских чуждых сил»… «Утечка» (т. е. неполная стыковка, дисгармония между европейским разумом и «азиатской » стихией» — В. Ч.) происходит в цепи передач между идеей и действительностью: идея искажается, а действительность разрушается… Фатализм Перри проистекает из того же саморазрушающего импульса, что и влюбленность в дикую страну: по сути дела, это та же завороженность дикостью, как и у «попутчика» (того же писателя Б. Пильняка — В. Ч.), вглядывающегося в «стихию», или «спеца», обольщенного размахом «преобразования природы» (Толстая—Сегал Е. «Стихийные силы»: Платонов и Пильняк (1928–1929). В сб. Slavica Hierosoly–mitana. Vol. III. Jerusalem, 1978, s. 95).