Но угодила, увы, бедная, в сети людей.
Здесь я ни жизни теперь не найду, ни погибели скорой.
Так я спасаюсь, чтоб в пасть броситься яростным псам.
Вот раздирают преступно они мое чрево клыками,
Смотрит, смеясь, человек, видя текущую кровь.
О беспощадная тварь, ты свирепее зверя любого:
Лютая гибель моя – злая забава тебе.
"Злого и мышка дерзает куснуть", – издревле такая
Есть поговорка. И все ж это на деле не так:
Даже и мышка дерзает невинных кусать, а злодея
Тронуть и то не дерзнет пугало с виду – дракон.
Губит урчанье тебя, если лишнее в чреве задержишь.
Выпустишь спешно, – оно также спасает тебя.
Если урчание может спасать и губить, неужели
То же у грозных владык может урчание быть?
Пусть победителем ты до столпов дошел Геркулеса,
С прочими ждет и тебя равная доля земли.
Иру подобен, умрешь ты, ценимый не больше обола,
Будешь своею землей (уж не своей) поглощен.
Все называют тебя богачом, я же – нищим; богатства -
В употреблении их, – Аполлофан говорит.
Если, богатства используешь ты – то твои они, если ж
Копишь наследнику их, то все твое – не твое.
Севши в засаде, паук захватил скиталицу муху;
После, дрожащую, он вязкою сетью оплел.
Рот разевает уже, но старинная есть поговорка,
Что между ртом и куском многое может пройти.
К мухе судьба благосклонна, полна к пауку неприязни,
И из бедняжки она муху-беглянку творит.
Вот ненасытный спешишь ты наброситься, Дрозд, на обоих:
Рвутся тенета, – паук гибнет, а муха бежит.
Есть у несчастного часто надежда под самой секирой,
Но и средь стражей толпы страх негодяя берет.
Киника, что с бородою и палкой скитается вечно,
Мудрость великую нам пир показал наяву.
Так, этот киник, во-первых, от редьки, бобов воздержался,
Чтоб в услуженье не дать доблесть свою животу.
Но лишь глазами узрел пред собой белоснежную матку, -
И забывает мудрец свой несгибаемый дух.
Требует алчно и всю, вопреки ожиданью, съедает.
"Доблести, – он говорит, – матка отнюдь не вредна."
Здесь погребен Гиппократ, фессалиец, рожденный на Косе,
Феба бессмертного он отпрыском доблестным был.
Много трофеев стяжал, врачеваньем сражая недуги,
Славен искусством своим, а не случайной судьбой.
Был он при жизни рабом, а теперь он, тот же, умерший
Значит не меньше тебя, Дарий, прославленный царь.
Рыбу удил рыбак, и на ловле его увидала
Дочь богача, воспылав страстной любовью к нему.
Замуж пошла за него; и ему вместо нищенской жизни
Выпало разом в удел много надменных богатств.
"Мой это дар", – утверждает Венера. Но, речь отвергая,
Молвит Судьба-госпожа: "Это подарочек мой".
"Жалость хуже, чем зависть", – так Пиндар промолвил однажды.
Блеск богача возбудит тотчас же зависть к нему.
Слишком несчастных жалеем. Так пусть же мне боги даруют
Счастья не слишком, но пусть и не жалеют меня.
Так, середина всегда предпочтительней крайностей явно.
Низших – бесчестье удел, выси же рушатся вдруг.
Что мы страдаем, глупцы, и зачем это наше безумье
Души сжигает у нас, словно безудержный страх?
Если беда не пришла, значит, зря мы терзаемся страхом.
Если явилась, то страх – это вторая беда.
Сам я все это воспел, написал же Гомер богоравный.
Тяжба велась, и глухими там были истец и ответчик;
Больше, чем оба они, глух был при этом судья.
Требует деньги истец: ведь пять месяцев дом не оплачен.
Молвит ответчик: "Всю ночь занят я был молотьбой".
Смотрит на них судия, изрекая: "Что спорите оба,
Разве не мать она вам? Оба кормите ее".
Лампа, трижды тобою подруга клялась, что вернется, -
И не идет. Накажи, коль божество ты, ее.
Милая играм ночным, ты погасни, лишив в наказанье
Светочи – очи ее – светочей дивных твоих.
Я, кто бездумно всегда над тобою, Эллада, смеялась,
Видя пред дверью моей юношей пылких толпу, -
Зеркало это вручаю Венере: себя не желаю
Видеть, какая я есть, той, что была, – не могу.
Ты зарыдал бы, узнав, что жить тебе месяц осталось.