Эпик Московского уезда

Лекарский ученик Фома имел своей обязанностью фиксировать все заключения своего начальника в медицинский отчёт, представляемый в Уездное полицейское управление. Доктора он боготворил и считал светилом медицины:

— Конечно, конечно. Всё записал, как положено, не извольте беспокоиться.

Фома был немного толстоват и неуклюж, но его пухлые пальчики быстро бегали по листу бумаги. Медицине он был предан по-настоящему и клятву Гиппократа считал высшим достижением человеческой цивилизации. Стать земским врачом — вот цель, которую ставил, родившийся в бедной семье, Фома. Надеяться можно было только на свои силы. В этом стремлении к самосовершенствованию у них с Рябичкиным было много общего, и возникла взаимная симпатия. К тому же, они были приблизительно одного возраста.

— По всей видимости, — продолжал врач, — Убийство произошло ночью, где-то между полуночью и двумя часами. Я могу ошибаться где-то на час или два, ведь окно было открыто всю ночь и в комнате стало довольно холодно. Химические процессы в организме покойного замедлились, а когда открыли окно, мы точно не знаем.

— Убийца, должно быть, обладал недюжинной силой, — пристав задумался…  — Раны очень глубокие.

— Не обязательно, Иван Августович, — ответил доктор. — Если нож хорошо заточен, то такие повреждения мог сделать даже подросток. Или женщина.

— Вы так полагаете?

— Безусловно. Здесь более важно знание человеческой анатомии и точность удара.

— А что вы можете сказать об изначальном положении тела? Какие-то особенности.

— Скорее всего, смерть наступила почти мгновенно. Удары были нанесены быстро, и Чуприльцев успел только схватиться руками за рану и повалился вперёд. Убийца, очевидно, едва успел отскочить.

— И, чтобы не упасть, удержаться за край стола, — вставил Рябичкин. — И оставить отпечатки пальцев. Если, конечно, он не был в перчатках.

— Это уже по вашей с Митрофаном Васильевичем части. Вот и приступайте к осмотру.

— От себя ещё хотел бы добавить, — сказал доктор, — Что, вероятно, Чуприльцев знал своего убийцу, поскольку позволил ему подойти на расстояние удара и держался с ним открыто, так сказать, лицом к лицу.

— Безусловно. Я тоже подумал об этом. Будем определять круг знакомых убитого, — подытожил Штольцен.

Тем временем Рябичкин раскрыл свой заветный чемоданчик и начал доставать инструмент. На столе появились: большая лупа, банка с каким-то порошком и мягкая кисть для рисования акварелью. Комплектацией чемодана телеграфист занимался сам, используя знания, почерпнутые из книг по криминалистике и описаний похождений своего любимого литературного героя — Шерлока Холмса. Взяв лупу, Алексей Яковлевич начал осматривать комнату.

В подобных исследованиях Купавин всегда помогал своему юному товарищу. Он снял шинель, закатал по локоть рукава у кителя, взял со стола порошок и кисть и в таком виде ходил попятам за Рябичкиным.

Зачем он всегда закатывал рукава? Непонятно. Раков он, что ли, собирался ловить?…

На самом деле это означало высшую степень сосредоточенности. И делал своё дело урядник очень чётко и сноровисто. Когда Алексей находил отпечатки пальцев, Купавин макал кисточку в порошок и быстро обмахивал ею указанные места. На поверхности тотчас проступал рисунок папилляров, и уездному фотографу оставалось только сделать снимок. Для идентификации отпечатков часто качества фотографического снимка было недостаточно, и поэтому к отпечатку прикладывали чистый лист бумаги и прокатывали по нему валиком. В свой порошок Алексей добавлял угольную пыль, и качество изображений получалось очень хорошим.

Обследовав второй этаж дома таким способом, наши детективы спустились вниз. После кропотливого исследования всех помещений дома, собралась коллекция из отпечатков пальцев пяти разных людей. Штольцен сложил листки в папку с надписью «Дело Чуприльцева» и сказал:

— Алексей Яковлевич голубчик, будьте добры, снимите отпечатки с убитого. А вас, урядник, я попрошу сделать то же самое у соседей, обнаруживших тело. Возьмите чернильную подушечку, бумагу и отправляйтесь.

— Слушаюсь, господин пристав, — сказал Купавин и, взяв всё необходимое, вышел.

Фотограф и уездный врач с помощником тоже засобирались и раскланялись со Штольценом, отправившись назад в управление, а Рябичкин гремел инструментом на втором этаже, в кабинете убитого. Становой пристав в задумчивости прохаживался по гостиной.