Но дней десять назад случилось нечто посерьёзнее. Один из любовников Деметрия, Клеэнет, выпросил у царя письмо с просьбой отменить крупный штраф, наложенный на его отца за растрату. Письмо оказало действие, штраф отменили, но Демохар провёл закон, запрещающий гражданам приносить в Совет или Экклесию письма Деметрия. Узнав об этом, Деметрий вспылил и сказал, что считает постановление Демохара оскорбительным. Закон отменили, зато по предложению Стратокла был принят другой: «Афинский народ постановляет, — всё, что ни повелит царь Деметрий, да будет непорочно в глазах богов и справедливо в глазах людей». Когда Стратокл прочёл эти слова, кто-то сказал, что он сумасшедший, на что Демохар невесело заметил, что в Афинах не безумцами остались только помешанные. После долгих споров сторонники Стратокла добились изгнания Демохара и ещё полусотни граждан из числа голосовавших за его предложение.
Такова была цена мирной жизни.
В конце дня Эпикур стоял, прислонясь к столбу завитого виноградом навеса, с которого свешивались сочные полупрозрачные гроздья, и диктовал письмо Менекею, главе кротонской общины эпикурейцев. Его слова записывала Леонтия, которая, как никто другой, овладела искусством скорописи. Её годовалый сын, Эпикур-малыш или просто Малыш, голенький, сосредоточенно топал туда и обратно вокруг матери, широко ставя ножки и цепляясь ручонками за край её скамейки. Иногда он садился на песок отдохнуть, но тут же снова поднимался, чтобы продолжить ходьбу. В «Саду» было пусто. Некоторые ученики не вернулись с прогулки, другие пошли размяться в гимнасий. Только недавно поженившиеся Идоменей и Батида сидели неподалёку напротив друг друга и, положив на колени разграфлённую доску, развлекались египетской игрой «загоню в воду».
— ...Стало быть, — неторопливо, чтобы Леонтия могла за ним поспеть, говорил Эпикур, — надо подумать о том, что составляет человеческое счастье. Ведь, когда оно у нас есть, то всё у нас есть, а когда его нет, мы на всё идём, чтобы его заполучить. Так вот, основное начало хорошей жизни — это освобождение от страхов.
Привыкай думать, что смерть для нас — ничто: ведь всё, и хорошее и дурное, заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущений. Большинство людей то бегут от смерти как величайшего из зол, то жаждут её как отдохновения от зол жизни. А мудрец не уклоняется от жизни и не боится не-жизни, потому что жизнь ему не мешает, а не-жизнь не кажется злом.
Нужно помнить, что будущее — не совсем наше и не совсем не наше, чтобы не ожидать, что оно непременно наступит, и не отчаиваться, что оно совсем не наступит. Дальше, первое наше благоудовлетворение желаний, но именно поэтому многие из желаний мы обходим, если их исполнение ведёт к ещё большим неприятностям. Среди желаний одни являются естественными, другие — праздными, а среди естественных одни — необходимые, другие просто естественные. Необходимые — это те, исполнение которых уничтожает страдание, например, голод и жажда; просто естественные — это, к примеру, желание непременно вкусной пищи; к праздным же можно отнести желание венков и статуй...
Неожиданно в «Сад» вошёл человек, одетый на персидский лад, в шароварах и накидке с широкими рукавами. Пройдя несколько шагов по направлению к дому, перс остановился и торжественно объявил, что Деметрий немедленно желает видеть на своём пиру Эпикура. Слова посланца вызвали небольшой переполох. Идоменей и Батида вскочили, уронив на траву игральную доску, Леонтия переложила папирус на скамейку, подхватила сына и прижала к себе.
— Я давно ждал этого, — проговорил Эпикур. — Что ж, придётся идти.
— Прошу тебя, будь осторожен, — попросил Идоменей.
— Можно подумать, что приглашают не в гости, а в гелиэю, — успокоил учеников философ. — Если задержусь и будут какие-нибудь дела, пусть решает Гермарх.
— Переоденешься? — спросил перс.
— Это ни к чему, — ответил Эпикур. — Пошли.
В переулке ждала двухколёсная повозка, запряжённая парой прекрасных коней. Эпикур устроился рядом с провожатым, возница тронул поводья, и они покатили по переулку к улице Шествий и дальше мимо Агоры к Акрополю. Смеркалось, прохожих было немного, порой попадались компании горожан, обсуждавших, как провести вечер. Эпикур смотрел вокруг и заставлял себя не думать о предстоящей встрече.
Повозка довезла их до дороги, ведущей вверх. Эпикур следом за персом поднялся к Пропилеям, где их встретила стража, охранявшая вход.
— Дионис и чаша, — негромко сказал перс старшему, и тот, почтительно склонив голову в высоком шлеме, приказал пропустить провожатого и гостя. Впереди справа высился задний портик Парфенона, за которым скрывался опистодом, особый зал, где до последнего времени хранилась афинская казна. Теперь, как бесценное сокровище, туда поместили Деметрия. Между могучими колоннами прохаживались воины, охранявшие вход, но перс пошёл мимо портика по Священной дороге, вдоль стройной колоннады храма, озарённой свечением закатного неба.