Эпиталама

Он встал перед ней на колени и подался вперед, чтобы поцеловать ее.

Но она немного отстранилась, словно не хотела, чтобы к ней прикасались, словно в этом величественном и ужасном одиночестве, на которое она была обречена сейчас, обычные узы нежности больше не связывали ее с мужем.

Она наклонилась немного вперед, без малейшего стона пригнутая болью к коленям, словно входила в некий коридор мучений, где нужно было продвигаться в одиночку, без надежды повернуть назад, идти и идти, подчиняясь некой беспощадной силе, к внушающему ужас выходу.

— Прошу тебя, — проговорила Берта твердым, но сдавленным голосом и выпрямилась, когда боль отпустила ее, — ты не мог бы сесть?

Он тотчас сел и замер, прикованный к стулу, глядя на жену.

В гостиную вошел Юго, тихо поставил на стол поднос и, не поднимая глаз на Берту, быстро и серьезно посмотрел на дверь спальни.

— Почему же он не идет сюда? — спросила Берта, когда Юго удалился. — Ему совсем необязательно ждать. Который час?

У нее было странное ощущение, будто она только что проснулась. В этой светлой гостиной, где она сидела с распущенными волосами, уходящие часы не принадлежали ни дню, ни ночи.

— Ровно час.

Берта встала и, следуя рекомендациям сиделки, стала ходить по комнате. Боли исчезли.

— Завтра утром надо предупредить маму, — сказала она, продолжая свою прогулку по гостиной. — Надо заплатить Сюнезу. Но он должен мне сделать еще одни ботинки, мой последний заказ.

— Видишь, — проговорил Альбер, внезапно успокоившись, — все это не так ужасно, если преодолеть страх. Через какой-то час все закончится.

Говоря это непринужденным тоном, он пытался отвлечь внимание Берты.

— Помнишь, Сюзанна играла в карты с мужем и врачом до самого последнего момента…

— Да, в самом деле… Сюзанна… — проговорила Берта, и ее мысль ненадолго остановилась на этом беззаботном образе.

И тут же она испустила крик. Согнувшись от боли, Берта со стоном соскользнула с кресла на пол и легла на ковер.

Словно пытаясь убежать от этого зрелища, Альбер бросился за сиделкой.

— Нужно положить мадам в постель, — сказала сиделка, поддерживая Берту. — Теперь необходимо присутствие врача.

Альбер снова снял телефонную трубку.

— Как! Доктор еще не выходил! — воскликнул он. Затем, снова придавая голосу спокойствие и степенность, тщательно выговаривая слова, чтобы подавить волнение, которое могло показаться ребячеством, произнес: «Ах! Это вы? Доктор…»

Войдя в обитую сукном спальню, Альбер сказал: «Врач вот-вот будет». И быстро, словно его присутствие было необходимо в другом месте, опять вышел в коридор, унося с собой образ Берты, которая лежала посреди разбросанных одеял, сжавшись в комок и забыв обо всем, кроме болей и криков.

«Отчего он все не идет?» — спрашивал себя Альбер. Он находил успокоение, цепляясь за свое ожидание. Он выглянул из гостиной на улицу, затем открыл входную дверь и вернулся к телефону. На кухне Луиза следила за стоящим на плите тазом с водой. Мимо Альбера быстрым шагом прошла сиделка. «Она привычна к таким хлопотам, — подумал он. — Не впервые занимается этим. Так что зачем понапрасну мучить себя? Несчастных случаев почти не бывает: один на тысячу». Он успокаивал себя, повторяя: «Один случай на тысячу… С какой стати жертвами станем мы, такие счастливые, в то время как тысяча…»

Он приблизился к комнате. Стараясь не слышать и не видеть, он поискал глазами сиделку. Она успокаивала его, но, как ему показалось, делала это весьма неестественно; происходящее выглядело все более угрожающим.

«А вдруг она умрет!» — с тоской размышлял Альбер, переходя из одной пустой комнаты в другую и заранее ощущая ее отсутствие. Вся атмосфера была до такой степени заряжена ею, что ему повсюду виделось ее страдание, а воображение рисовало ему картину смерти, и он явственно осознавал, до какой степени она стала его собственной жизнью, наполнила ее красками, очарованием, душой.

Он продолжал повторять «из тысячи один случай», но теперь получалось, что имеет значение лишь этот единственный случай, что только он и является единственно реальным, бесспорным, и что именно их счастье и отдает Берту на заклание.

Доктор толкнул приоткрытую дверь, положил шляпу на стул и вошел в сопровождении Альбера в комнату.

* * *

Шторы от проникающего сквозь закрытые жалюзи света казались наполненными какой-то приглушенной белой прозрачностью. Когда сиделка с малюткой на руках вошла в комнату, Берта проснулась.

— Сегодня утром вы взвешивали ее?

— Она прибавляет в весе, мадам.

— С этой вот стороны заметно, да? — спросила Берта, рассматривая маленькую красную и сморщенную головку на фоне своей гладкой груди.

Младенец сжался в руках Берты: нахмуренный, сердитый комок; он не улыбался, ни на кого не смотрел, а только, казалось, силился вырваться из мучительно сковавших его пеленок, которые мешали ему в его едва проклюнувшейся жизни. Сиделка унесла ребенка.