Эпиталама

Берта убрала из-под головы вторую подушку и вытянулась в постели. Лежа под одной простыней, с обнаженными руками, она не чувствовала жары знойного дня и, несмотря на свою слабость, наслаждалась тем, что может привольно, без помех, раскинуться в постели.

Она листала журналы мод и предвкушала, как сошьет себе приглянувшееся ей платье; она уже представляла себя в нем, уже мысленно выбрала для него ткань и снова почувствовала себя полной сил, легкой, гибкой, порхающей по городу, более молодой и более красивой, одетой в скроенные по моде туалеты, которые она сможет, наконец, носить. После длительного заключения, после поры тревог и скованности у нее появился большой аппетит к жизни. Она думала о спектаклях, о праздниках, в которых будет участвовать, и, мечтая об этом, готовилась к новым развлечениям, которые хотела испытать, и, конечно, прежде всего посетить то модное местечко, о котором ей зимой говорил Андре.

В четыре часа, когда Берта пила молоко, в комнату вошел Альбер.

— Дорогая, ты хорошо выглядишь, — заметил он, беря с подноса Берты печенье. — Скоро ты сможешь вставать. Конец сентября мы проведем в Суэне.

— А что если нам поехать к морю?

— Мы не сможем путешествовать с месячным младенцем. И тебе сейчас очень нужен покой. Я только что прочитал одну интересную книгу, — сказал он, опуская глаза на брошюру, которую держал в руке. — Это про воспитание. Вторую часть можешь не читать. Ты смотришь картинки, — заметил он, поднимая с пола один из журналов мод, упавший под кровать.

— А! Да это так, глупости! Я попросила сиделку принести мне иллюстрированные журналы.

— Это тебя развлечет. Сейчас не надо утомляться. Прочтешь потом, — сказал он, кладя книгу на стол. — Пойду погляжу на малютку.

— Она спит.

Альбер вошел в соседнюю комнату, раздвинул занавески и посмотрел на едва выглядывавшую из простыней крохотную головку с черными волосиками.

VIII

Двери столовой открылись, Альбер посмотрел на часы, показывавшие полночь, и в этот момент к нему подошел Перье.

— Вы были позавчера у Руанаров? — спросил Перье. — Я узнал вас только тогда, когда вы уже уходили.

Слушая его, Альбер сохранял угрюмый, сонный вид, словно отказывался играть роль гостя в спектакле, который его не интересовал.

Часть приглашенных направилась к буфету; Альбер, отойдя от Перье, сел на стул возле шкафа, который скрывал его от присутствующих. С этого места ему был виден дальний угол гостиной, где находились Ивонна Мерс и ее муж, как поговаривали, очень в нее влюбленный; эта чета беседовала с молодым человеком. Альбер отметил про себя уверенность и блеск, появившиеся у Ивонны после замужества. Ему вспомнилась неприметная внешность девушки, считавшей себя некрасивой. Ему показалось, что она в восторге от лести: ее улыбка и жесты напомнили ему движение марионетки, управляемой извне с помощью некоего уж слишком заметного механизма. «Бедные люди! — подумал Альбер, прикрывая рукой уставшие от яркого света глаза. — Ну зачем мы пришли на эту землю!»

Почти каждый день к вечеру он начинал страдать от сонливости и досады среди гула безразличных голосов и каждый раз говорил себе: «Нам следовало бы жить по-другому».

Госпожа Сегала, направившаяся было к Мерсам, заметила Альбера и села возле него.

— Сударь, у вас, кажется, родилась дочка? Судя по матери, она прелестна.

— Она совсем малышка, мадам. Ей всего восемь месяцев.

— Как очаровательна госпожа Пакари! Она прямо красавица! В ней столько жизни! А какая она простая!

— Да-да, — с улыбкой бормотал Альбер, кивая головой при каждом слове с любезным и одновременно снисходительно-мечтательным выражением, как будто слушал болтовню ребенка.

Альбер встал, прислонился к шкафу и повернул голову в сторону столовой. Возле буфета посреди группы мужчин он заметил Берту в черном, усыпанном блестками, облегающем платье; ее прекрасные, очень открытые плечи обрамлял темный мех.

Воспоминание об Ивонне Селерье воскресило в его сознании образ Берты до замужества, и его поразил контраст между Бертой прежней и той, что он видел сейчас. Он узнал этот блеск ярко освещенного тела, замеченный им тогда у Катрфажей, когда Берта впервые предстала перед ним в вечернем платье; сейчас он видел другие, более совершенные формы, другую фигуру — можно сказать, почти другого человека.

«И как это ей может здесь нравиться?» — подумалось ему.

Ее страсть к приемам, возникшую в начале зимы, ее немного детскую тягу к нарядам и развлечениям он воспринимал как своего рода вознаграждение за предыдущий год, полный лишений, но полагал, что вскоре ей это надоест.

Он подошел к буфету, взял бокал шампанского и, проходя совсем близко от Берты, сказал тихо, задержав взгляд на ее обнаженной руке, прикрытой лишь спускающейся с плеча ниткой мелких гагатов:

— Уже поздно, поехали домой.

— Погоди, — ответила Берта, живо оборачиваясь в его сторону, но не глядя на него, вся возбужденная и увлеченная беседой с другими. — Ты, кажется, знаком с господином Муссу.