Эпиталама

В гостиной Фондбо под деревянными панелями и обоями чувствовались гнетущая тяжесть и холод каменных стен. Мари-Луиза искала свои сандалии возле лестницы, в просторном, выстланном плитками вестибюле. Берта подошла к окну и обратила внимание на молодого человека, который прогуливался в парке с господином Дюкроке.

Выйдя из замка, Берта бросила взгляд в сторону госпожи Брен. Она разговаривала с тем самым замеченным Бертой молодым человеком и посмотрела на Берту; почти сразу в ту же сторону повернул голову и молодой человек.

— Пошли быстрее, — тихо сказала Мари-Луиза.

— Красивые у вас здесь, мадемуазель, места, — сказал молодой человек, оказавшись вдруг рядом с Бертой. — Особенно я люблю такое освещение. Я думаю, такое особое сияние обязано своим происхождением соседству с морем. Вы только взгляните на эту воду, — сказал он, останавливаясь перед группой туй, покрытых сверкающими каплями влаги. — Словно солнечная пыль… Вы живете в Нуазике?

— Да, месье, я живу в Нуазике.

— Это очаровательный городок. Мы с отцом вот уже два года приезжаем туда на лето. Мы снимаем там виллу «Пикодри». Меня зовут Альбер Пакари… А сюда меня сегодня привела госпожа Брен… Давайте пройдем на теннисную площадку… Я здесь никого не знаю. Вы мне расскажете. Я предполагаю, что эти миниатюрные девушки с голубыми глазами — дочки госпожи Дюкроке. Одну из них зовут Лила.

— Это другие зовут ее Лила, — смеясь, сказала Берта. — А сама она называет себя Элизабет.

— Похоже, госпожа де Бригей была очень красива. Даже и сейчас она еще величава. Я немного поговорил с ее дочерью. У нее довольно изящный лоб, но такой акцент, что портит все впечатление… А вот у вас совершенно нет местного акцента.

— Вы находите? — сказала Берта, останавливаясь одновременно с Альбером, который смотрел на нее с улыбкой, и повернулась к нему лицом.

Удивляясь непринужденному тону и раскованности собеседника, которые поначалу показались ей дерзкими, она отвечала без робости, весело, очень мягким голосом, потому что с ней впервые разговаривали как со взрослой девушкой.

— Вы ездили в Медис? — спросил Альбер.

— А как вы узнали?

— О! У меня свой источник информации…

— Я вас умоляю! — сказала она, глядя ему в глаза и не переставая улыбаться. — Вы меня заинтриговали.

— Это моя тайна.

— Ну так откройте ее мне! — произнесла она капризно и нетерпеливо.

— Ну ладно! Вот… Все очень просто. Когда вы вышли из дома, госпожа Брен сказала мне: «Я видела эту симпатичную девчушку в Медисе». Но вообще-то… разве вы девчушка? — сказал он, внезапно останавливаясь. — У вас глаза совершенно взрослого человека… я хочу сказать, глаза, в которых видна живая мысль… а в то же время внешность ребенка, — сказал он медленно, посмотрев на ее волосы, потом на платье.

— Мне четырнадцать лет.

— А!.. Четырнадцать лет… Я бы дал больше.

— Вы знакомы с госпожой Брен? — спросила Берта.

— Я познакомился с ней в Париже у художника Бланше… А что? Это вас удивляет? — сказал он, наблюдая за ней. — Вы знакомы с Лазаром Эснером?

Она пожалела о своем опрометчивом вопросе о Мари Брен; смутившись, она заторопилась к теннисной площадке, где, не смея подойти, ее ждала Мари-Луиза.

Госпоже Дюкроке, хотя кричала она достаточно громко, никак не удавалось собрать молодежь на полдник. Альбер повернулся к Берте и сказал:

— Господин Дюкроке окружает меня всяческими знаками внимания. Предоставляет в мое распоряжение свой автомобиль. Хочет каждый день общаться со мной. Он буквально не покидает меня. Это становится обременительным. А вы часто приезжаете в Фондбо?

— Летом я приезжаю сюда почти каждый четверг, — ответила Берта.

— Я приеду в четверг, — сказал Альбер, улыбаясь.

* * *

— Я жду вас уже два часа… Я думал, сегодня вы уже не приедете, — тихо сказал Альбер, подходя к Берте, когда Мари-Луиза отошла за ракеткой. — Путь сюда не близкий; есть отчего расстроиться: проехать такое расстояние по жаре, чтобы оказаться в компании малышек Дюкроке… Я называю их малышками, а ведь по возрасту они даже старше вас, — сказал он, садясь на скамейку. — Но только вы, как мне кажется, понимаете все, что вам говорят: вы делаете такие поразительные замечания, а глаза… До каких лет человека можно считать ребенком? Детские игры — это как работа у взрослых. Стоит детям подумать, и у них готово свое суждение обо всем. Мари Брен рассказывала мне, что она влюбилась, когда ей было двенадцать лет. Я спросил ее, как она ощущала эту любовь. И она ответила: «Мне хотелось положить голову ему на плечо». Ее страсть не требовала слишком многого. Но при этом ее сердце уже было полно любовью.

— Госпожа Брен уехала? — спросила Берта.

— Да, она сейчас в Шотландии… Мне кажется, вы немножко похожи на Мари Брен.

— Она кузина сестер Дюкроке.

— Я знаю, но такое впечатление, что это вы ее кузина. Волосы у вас не такие светлые, но в глазах столько прелести… О! Это, можно сказать, удивительная женщина… У нее такая яркая жизнь! Начать с того, что она влюблена… а это, должен вам сказать, не часто встречается.