Эпиталама

«Наверное, я его разочаровала. Он говорил мне об этом в минуты гнева. Вот в чем кроется тайна его молчания и его непроницаемого вида. Я и сама перестаю уже себя узнавать. Я стала нерешительной, слабой, раздражительной, часто капризничаю. Возможно, я подурнела. Такое впечатление, будто все, что было во мне плохого и чего я не хотела видеть, овладело мной и полностью подчинило себе. У меня больше нет сил быть такой, какой он хотел бы меня видеть. Я словно упала куда-то на дно».

Она пыталась читать, но очень скоро ее внимание переключилось на ее собственную жизнь, и она опять, погружаясь в раздумья, начинала размышлять о муках своей любви.

— Как вы можете читать в такой темноте, — сказал Альбер, включая свет.

В руках у него были цветы.

— Ты вернулся! — сказала она. — Уже!.. Больше сегодня никуда не пойдешь?.. И цветы! Я так рада тебя видеть!.. Ты даже не представляешь, как я рада.

Мрачные думы рассеялись. Она взяла букет, вдохнула его аромат, прильнула к нему долгим немым поцелуем, словно он был материальным воплощением мыслей Альбера о ней, потом, подвинув кресло ближе к огню, весело сказала:

— Тебе здесь будет хорошо. Вообще тут не холодно, но огонь такой красивый. Прямо как у нас в Марманде. Надеюсь, на сегодня ты закончил все свои дела?

— Нет. В шесть я должен был пойти к Массико. Но я сказал себе: «Хватит, схожу к нему лучше завтра». Неужели я не могу позволить себе час передышки.

— Час! — воскликнула Берта, беря его за руку. — Как замечательно: час для нас двоих!

— Это чудесно, — сказал Альбер, прислоняясь головой к спинке кресла. — Это так чудесно, отдохнуть немного… забыться… Кажется, меня спрашивал сегодня Ансена; что он хотел? Он не оставил записки?

— Ничего не хотел! — воскликнула Берта, стараясь отодвинуть в сторону все, что могло бы их потревожить. — Что у него может там быть?

— Я зайду к нему завтра, — сказал Альбер, вставая. — Как раз в четыре часа я буду на улице Гран-Огюстен.

Он потрогал одну из стоявших на камине безделушек и взглянул на себя в зеркало.

— Садись, — сказала Берта. — Ты прямо не можешь усидеть на месте.

Он снова устроился в кресле.

— Могу. Хорошо вот так сидеть.

Помолчав, он сказал:

— Знаешь, о чем я думал? Я повторял про себя, слово за словом, от первой строчки и до «примите, милостивый государь, уверения в совершенном к вам почтении», письмо, которое я написал сегодня утром, обычное, не заслуживающее никакого внимания письмо. Жалкая это все-таки машина — человеческий мозг.

— Ты переутомился. Зачем же работать до такого истощения, что ум за разум начинает заходить? Мы ведь богаты, мне кажется. А даже если бы были бедны! Ты хочешь стать знаменитым? Неужели тебя прельщает слава?

— О! Отнюдь! Видит Бог! Слава меня вовсе не прельщает. Я же видел, что это такое — на примере отца, на примере наших друзей. Просто часто мы не принадлежим себе… Вот тебе свежий пример: сегодня вечером я не пошел к Массико; он написал мне, что придет завтра ко мне. Он не поленился написать мне… А я не могу его принять. Следовательно, мне ему нужно ответить. Ты ведь согласишься со мной, что не стоит утруждать шестидесятипятилетнего человека, если достаточно написать письмо… И отправить его нужно не позднее чем сегодня вечером…

Он пошел к себе в кабинет и написал там письмо. На столе лежала уже прочитанная им газета; тем не менее он раскрыл ее и просмотрел еще раз.

Потом он прошел через столовую и вынул часы.

— Так-так, Луиза, что вкусненького вы нам сегодня приготовили? — спросил он, входя в кухню, словно ему не терпелось поужинать, хотя голода он не чувствовал.

Он вернулся в гостиную и опять уселся в кресло.

Берта подошла к Альберу и взяла его за руки, словно желая укротить его властным взглядом и спокойным прикосновением.

— Вот так! — сказала она. — Сиди и не шевелись.

Они помолчали, потом Альбер произнес:

— Это так трудно, отдыхать. Вот мой отец по вечерам читал. А у меня устают глаза. Теперь я понимаю, почему люди занимаются фотографией, раскладывают пасьянс, коллекционируют марки. Это позволяет расслабиться…

Берта положила руку на лицо Альбера и нежно сказала:

— Ни о чем не думай.

Она закрыла глаза и прижалась к нему, сохраняя серьезное выражение лица. Берте казалось, что и этот мужчина, с приходом которого оживал дом, и это время, которое им хотелось провести вместе, ускользают от нее, что ей никак не удается насладиться ими в полной мере и что все рассыпается на ненужные слова, на мимолетные и лишенные смысла мгновения.

* * *

Ваньез положил папку с делом на письменный стол Альбера.

— В три часа придет Жантийо, — сказал он, убирая лист бумаги, закрывавший маленькие настольные часы.

Юго доложил о господине Пикте.

— Пикте? — переспросил Альбер. — Но я же не могу его принять. Пусть приходит завтра утром! А чего он хочет? Похоже, что-то срочное?.. Ну ладно, пригласите его.

Господин Пикте проворно, с решительным видом выскочил из-за спины Юго.