Эпизод из жизни деревенской дамы

 "Мечта, мечта!" сказала она. "Не-уже-ли я буду всегда ребенкомъ? Чѣмъ я встревожилась? И эта Вѣра! Боже мой! какъ женщины, со всѣмъ ихъ благоразуміемъ, увлекаются воображеніемъ. Я не равнодушна къ Илашеву! Ну, да; онъ былъ очень любезенъ вчера. Онъ мнѣ напомнилъ прошедшее. Я точно увлеклась; я была даже счастлива. Но какъ же она, моя всезнающая Вѣра, не видѣла, что это былъ только отблескъ навсегда потеряннаго счастія, о которомъ я не умѣю забыть, заря когда-то свѣтлаго, прекраснаго дня... Ахъ, этотъ голосъ! Когда я слушала Илашева, мнѣ казалось, что слышу его. Да, я вчера въ Илашевѣ любила... того, кого и называть теперь не смѣю.

 "Какое ребячество! право, я въ этомъ не смѣла бы сознаться и самой Вѣрѣ... Вѣрѣ? Ей меньше, чѣмъ кому-нибудь. У нея все и вездѣ разсудокъ.

 "Впрочемъ, это точно было очень безразсудно. Илашевъ могъ такъ же ошибиться, какъ и Вѣра, и принять на свой счетъ то, что было дѣломъ этого разительнаго сходства. Боже мой! что же мнѣ дѣлать, когда я не могу забыть... это такое счастіе -- любовь!.. это одно только, что можетъ назваться жизнію..." И она задумалась.

 -- Нѣтъ, Леонтій Андреичъ, сказала она: -- какъ вы ни кажетесь неотразимы всѣмъ нашимъ красавицамъ, для меня вы можете быть опасны только по воспоминанію...

 Но точно ли это было по одному воспоминанію? Еслибъ Софья Павловна не хотѣла обманывать себя, въ-слѣдствіе обыкновенной привычки нашей лицемѣрить даже и съ собою, то, конечно, сказала бы совсѣмъ другое. Она позвонила.

 Въ эту минуту дверь комнаты ея тихо отворилась, и свѣжее личико Анюты, блестящее удовольствіемъ, выглянуло и опять спряталось. Затѣмъ, дверь отворилась настежъ, и дѣвушка вошла, съ торжествомъ неся обѣими руками большой горшокъ съ прекраснымъ геліотропомъ, совершенно усѣяннымъ маленькими скорпіонообразными вѣточками душистыхъ цвѣтовъ.

 -- Посмотрите, мамаша, какая прелесть!

 -- Ахъ, какой геліотропъ! откуда это, Анюта?

 -- Илашевъ прислалъ, мамаша, сейчасъ, и проситъ, чтобъ поставить въ вашъ кабинетъ; папаша велѣлъ...

 -- Ахъ, нѣтъ, Анюта... въ столовую.

 -- Для чего же, мамаша? Онъ такъ душистъ и хорошъ; въ вашей комнатѣ ему будетъ лучше.

 -- Да; но этотъ запахъ слишкомъ силенъ; я не могу выносить его.

 Въ эту минуту вошелъ Петръ Алексѣевичъ въ полномъ охотничьемъ нарядѣ. Онъ слышалъ послѣднія слова жены, и, казалось, былъ ими очень недоволенъ. "По-крайней-мѣрѣ на этотъ день поставь къ себѣ, матушка", сказалъ онъ: "Леонтій Андреичъ будетъ сюда вечеромъ; надобно же показать вниманіе къ его подарку."

 Софья Павловна съ трудомъ могла скрыть душевное волненіе. Положеніе это показалось ей очень страннымъ. Она рѣшилась выдержать характеръ и прикинулась капризною.

 -- Но я не могу сносить этого запаха, Петръ Алексѣичъ. Эти цвѣты такъ сильно пахнутъ. Пожалуйста, вели поставить въ столовой.

 -- Вѣдь это капризъ, Соничка. Ты всегда особенно любила душистые цвѣты, а теперь вдругъ не можешь выносить запаха геліотропа. Вѣдь это странно, мой другъ.

 -- Да скажи, пожалуйста, не все ли равно для тебя, будутъ ли они въ столовой или у меня въ комнатѣ?

 -- Но вѣдь ты слышала, что они присланы тебѣ, для твоего кабинета. Надобно ли показать, что тебѣ подарокъ нравится?

 -- Онъ можетъ мнѣ нравиться и въ столовой.

 -- И это только потому-что я хочу, чтобъ онъ былъ въ кабинетѣ.

 -- Господи! всегда обвиненія! Когда же я что дѣлала противъ твоей воли, Петръ Алексѣичъ?

 -- Ну, матушка, оставимъ это. Я вѣдь очень понимаю, что это значитъ. Анюта, отнеси горшокъ въ гостиную, и сдѣлай милость, убирайся въ свою комнату.

 Анюта между-тѣмъ стояла съ бѣднымъ геліотропомъ, поглядывая то на отца, то на мать. Услыша приказаніе маменьки, она вышла, печально смотря на цвѣтокъ. Софья Павловна, встревоженная, уже готовая плакать, продолжала: -- Но что же ты понимаешь, Петръ Алексѣичъ? Ты всегда говоришь загадками.

 -- Сдѣлай милость, перестанемъ. Съ тобой вѣкъ не сговоришь. Илашевъ пріѣдетъ вечеромъ; я прошу тебя, по-крайней-мѣрѣ, не дѣлать ему невѣжливостей и быть сколько умѣешь любезною.

 -- Невѣжливостей? я?.. Но Петръ Алексѣевичъ хлопнулъ дверью, и поспѣшные шаги его по корридору показывали, что онъ принялъ твердое намѣреніе удалиться для избѣжанія бури. Софья Павловна залилась слезами. Въ эту минуту Параша бережно отворила дверь и проскользнула въ комнату, оглядываясь и прислушиваясь къ шагамъ барина. Она подала Софьѣ Павловнѣ записку, которую вынула изъ-подъ платья. Софья Павловна отерла слезы.-- А! это отъ Вѣры? а баринъ не видалъ?

 -- Помилуйте, сударыня!

 -- Да посланный не встрѣтился ли ему?

 -- Вѣра Дмитріевна приказала сказать, что не будетъ къ обѣду; я такъ и доложила-съ.

 -- Вотъ видишь; стало быть, онъ замѣтилъ посланнаго. Лучше, еслибъ онъ его не видалъ, Параша. Конечно, теперь ничего. Но въ другой разъ... она развернула записку.