Эпизод из жизни деревенской дамы

 -- Не говорите мнѣ о немъ, мой ангелъ Вѣра Дмитревна, если только любите меня. Подумаетъ ли вашъ каммер-юнкеръ обо мнѣ, бѣдной провинціалкѣ!

 -- Мой! почему же мой? Я ручаюсь, что онъ будетъ твой, если ты только сама этому не станешь противиться. Но я этого не думаю, потому-что ты благоразумна и поймешь свою пользу. Что же до Илашева -- я знаю, онъ очень занятъ тобою.

 -- Ну, хорошо; а пока надобно идти плясать, сказала Анюта, и, бросивъ грустный взглядъ на прекрасную вдову, подала руку губернскому чиновнику, но въ ту же минуту вздрогнула: ей показалось, что на балконѣ, подъ самымъ окномъ, мелькнула человѣческая фигура и -- помечталось ей или нѣтъ, только эту человѣческую фигуру приняла она за Ладошина.

 Возвратясь въ залу, Вѣра Дмитріевна опять нашла Софью Павловну, и возлѣ нея -- Илашева. Нѣкоторыя дамы начинали уже переглядываться, и шутя говорили, что петербургскій гость рѣшился, кажется, завладѣть на этотъ вечеръ всѣми уѣздными красавицами, такъ-что и сама степенная Софья Павловна...

 -- Не ошибитесь, милая! замѣчала другая:-- у каммергера есть свои планы. Онъ, говорятъ, попросился въ Петербургѣ; имѣнье все въ долгу какъ въ шелку: такъ, полно, не нравится ли приданое анютино?

 -- А, видно, слышалъ ладошинскую исторію и знаетъ, что надобно прежде подбиться къ матушкѣ, чтобъ добраться до дочки...

 -- Кажется. Бѣдная дѣвушка! Такая кроткая и добрая...

 А Софья Павловна и не подозрѣвала, что была предметомъ разговоровъ. Она была такъ счастлива! счастіе же имѣетъ свою повязку, какъ и любовь; да и было ли бы оно счастіемъ, еслибъ въ самыя первыя минуты очарованія душа, наполненная имъ, могла обращать тревожный взоръ вокругъ себя!

 Послѣ ужина, между-тѣмъ, какъ собирали со стола и гости понемногу выбирались изъ гостиной, Софья Павловна стояла въ амбразурѣ балконной двери и играла вѣткою геліотропа, единственнаго остатка изъ букета живыхъ цвѣтовъ, подаренныхъ ей въ тотъ вечеръ Еленою Кортоминою. По залѣ ходили взадъ и впередъ разныя группы; нѣсколько дѣвицъ невдалекѣ уговаривались вмѣстѣ отправиться въ спальныя. Илашевъ, не спуская глазъ съ хорошенькаго личика Софьи Павловны, наклоненнаго къ цвѣтку, слѣдилъ за малѣйшимъ измѣненіемъ слабаго румянца, покрывавшаго ея щеки. Нѣсколько-поодаль, Вѣра Дмитріевна, окруженная толпою молодыхъ женщинъ, смѣялась съ ними отъ души, между-тѣмъ, какъ глаза ея постоянно искали небольшой группы въ амбразурѣ балконной двери. Казалось, душа ея была болѣе тамъ, чѣмъ въ разговорѣ, какъ-будто бы ей хотѣлось вслушаться въ каждое слово, уловить каждое измѣненіе голоса; по въ залѣ было шумно, и къ-тому же, въ-самомъ-дѣлѣ, было тутъ что слушать,

 -- Вы не любите геліотроповъ?

 -- Почему вы это думаете?

 -- Вы такъ терзаете этотъ бѣдный цвѣтокъ.

 -- Развѣ это называется терзать? Мнѣ кажется, геліотропы очень-рѣдки въ теперешнее время, и я смотрю на этотъ съ сожалѣніемъ: онъ такъ скоро завялъ, а другихъ скоро ли дождешься?

 -- Вамъ жаль его?

 -- Конечно; какъ все хорошее.

 -- Я жалѣю только о томъ, чего возвратить нельзя; на-примѣръ, нынѣшній вечеръ...

 -- Вы нашли его хорошимъ?

 -- Хорошимъ? этого мало для меня.

 -- Вы повторите то же, говоря въ Петербургѣ объ этомъ вечерѣ?

 -- Не-уже-ли провинціальныя привычки такъ заразительны, что и вы не избѣгли ихъ? Замѣтьте, провинціалы ничего такъ не боятся, какъ показать, что они идутъ въ уровень съ жизнію ихъ окружающею, и потому, говоря съ пріѣзжимъ изъ столицы, предупреждаютъ ожидаемыя насмѣшки предположеніемъ насмѣшекъ -- только для того, чтобъ показать, что они не хуже другихъ умѣютъ замѣтить смѣшное въ провинціальной ихъ жизни.

 -- И изъ этого общаго приговора надъ нами, бѣдными провинціалами, ничего не удѣлите столичнымъ?

 -- О, все, что вамъ угодно! только позвольте мнѣ хвалить сколько душѣ хочется этотъ вечеръ.

 -- Послушайте, сказала Софья Павловна, вдругъ принявъ скучающій и разсѣянный видъ:-- мнѣ кажется, что всѣ балы въ мірѣ, столичные какъ и деревенскіе, равно пусты, скучны...

 -- О, не всѣ!

 -- И это простое слово заставило молодую женщину опять обратится къ своему цвѣтку. Она хотѣла казаться спокойною, по сердце ея билось и грудь волновалась... можетъ-быть, потому-что это простое слово сопровождалось такимъ взоромъ, было сказано такимъ голосомъ, что проникало душу. Но шумъ и шарканье въ залѣ напомнили молодымъ людямъ, что вечеръ дѣйствительно оконченъ. Илашевъ вышелъ за другими.

 Софья Павловна осталась на томъ же мѣстѣ. Она смотрѣла на удаляющуюся толпу не видя ея; вдругъ круглая женская ручка обняла станъ ея. Она оборотила голову: это была Вѣра Дмитріевна. Прекрасная вдова казалась растроганною; на глазахъ ея, какъ алмазы, свѣтились двѣ крупныя слезы. Она съ жаромъ поцаловала Софью Павловну.

 -- Что это значитъ, Вѣра? что съ тобою?

 Вѣра Дмитріевна крѣпко сжала ея руку.

 -- Но ты меня пугаешь. Бога ради, скажи, что съ тобой?

 -- Со мною, Софи? ничего пока; но, милый другъ, прійдетъ время -- и тогда вспомни, что твое горе всегда будетъ моимъ собственнымъ.

 -- Я не понимаю тебя; говори яснѣе, прошу тебя, продолжала Софья Павловна, удерживая пріятельницу, которая хотѣла уйдти.