Эпизод из жизни ни павы, ни вороны

— Женишка вам надо, барышня, вот что! Барышня ужасно сконфузилась и поспешила прекратить разговор, а по уходе докучливой собеседницы немедленно записала:

«NB. Купить чаю и сахару. (Заложить ковер.)»

«Женишка надо!..»

Вероятно, в тот же вечер она получила письмо от отца:

«С. Балабановка, 17-го апреля 187. г.

Драгоценная дочь наша!

Посылаю тебе при сем платок теплый, ибо еще свежо, и четыре пары чулок. Мать сама вязала, а которые еще довяжет, те после Пасхи пришлем. Всё зубами хворает. О тебе очень беспокоится, да и мое сердце неспокойно; всё сны снятся чудные какие-то: вчера будто свинью застрелил, а то — мыши… Я знаю, вы, теперешние молодые люди, о снах иначе помышляете, но мы, старики, уж так с «заблуждениями» век доживем… А шутки в сторону! Боюсь я за тебя, дитя мое, очень боюсь. Берегись и молись почаще. Понимаешь? Я насчет… Уж сама догадайся, потому — приезжал к нам графский управляющий Федор Михайлыч и говорил, будто по теперешнему времени откровенно писать не дозволяется… понимаешь? И еще говорил, что их и по виду отличить можно: шляпа широченная, как у нашего садовника, сапоги грязные, палка и без галстука. Федор Михайлыч их «субъектами» называет. Работать не хотят, а чтобы, значит, всё даром… Увидал у тебя шубу — и стащил; заметил деньги или другое что — выхватил; встретил женщину — обидел и пошел дальше… Мать просила, чтобы тебя не пугать, а лучше жениха приискать… Ну да хранит тебя Господь! Прощай, голубушка. Мать целует тысячу раз.

Любящий отец С. Кириков.

P. S. С деньгами покуда потеснись. Тот луг, что мужики в прошлом году кортомили, я хочу вдвое дороже пустить, потому что им негде сена взять. Пока торгуются, а я молчу: уступят. А сено знатное будет нынче. Дождики перепадают вовремя, и всходы хорошо пошли. У нас на хуторе всё уже зазеленело. Твой садик весь в цвету, совсем белый. Как только получу задаток, сейчас пришлю».

На конверте значилось:

«Ее благородию, дорогой нашей дочери, Наталье Семеновне Кириковой.

В К., Болотная, № 18. От отставного поручика С. Кирикова».

Письмо пришло некстати, судя по трогательной заметке карандашом, словно бессознательно поставленной тут же на полях:

«Голос святой простоты, впечатления наивного, добродушного мира! К чему вы? Бедный отец!.. Но, право, иногда можно позавидовать ему: такие маленькие заботы и тревоги и такая вера… А я по временам просто задыхаюсь… Убежала бы, кажется, куда-нибудь далеко-далеко, чтоб ни один человеческий голос не долетал до меня, чтоб мертвая тишина и безмолвие усыпило… Ах, вздор! У меня расходились нервы. Надо себя подтянуть».

Целую неделю она старалась забыться за работой. Купила учебник алгебры Малинина, взяла из библиотеки книжку гигиены Эрисмана, приобрела три мотка белых ниток и, вероятно, перечинила белье; вообще вела самую деятельную жизнь. В конце недели получила второе письмо от отца.