Тогда я попыталась воздействовать на Аду на расстоянии. Это была совсем невинная попытка – как я, самонадеянная и глупая недоучка, тогда полагала. Я всего лишь пожелала, чтобы Ада не разочаровалась в Рамиро, и чтобы он показался ей достаточно привлекательным. Теперь-то я уже знаю, что нельзя желать наспех, не изучив всех обстоятельств, а уж тем более – браться за дела, которые не планируешь доводить до логического конца. Но в тот момент я хотела только, чтобы он не отлынивал от процедур и лечебной гимнастики.
И у меня все получилось. Ада написала, что Рамиро нравится ей сейчас гораздо больше, чем в юности – ей-де всегда были по нраву серьезные и солидные мужчины. И вдохновленный Рамиро с еще большим усердием делал лечебную гимнастику и выполнял предписания врача.
Рамиро был женат на довольно сварливой женщине – она была старше его, и он немного ее побаивался. Я редко с ней сталкивалась – она была хозяйкой агентства по уборке квартир и уходила на работу очень рано. Выгуливать собак она не желала. А сам Рамиро был агентом по продаже автомобилей, но вынужденная неподвижность заставила его вспомнить свое давнее увлечение – живопись. Когда-то давно он учился в художественной школе, и книжный шкаф в его гостиной был заполнен альбомами великих художников. Сейчас он рисовал все дни напролет. Некоторые свои картинки он продавал в качестве дизайна для брелков, постеров, футболок и пивных кружек. Рамиро получал за это сущие гроши, но радовался как ребенок, когда вещички с его дизайном покупали. Жена этой радости не разделяла, я же всегда интересовалась новыми рисунками и поздравляла его с очередной продажей. Некоторые картинки были «некоммерческими» – как он говорил, для себя – он показывал их мне прежде, чем послать Аде.
Рамиро все сетовал, что они с Адой расстались много лет назад, и свято верил, что его жизнь была бы куда лучше, если бы он не послушал свою дорогую мамочку, которая когда-то воспротивилась его женитьбе на прекрасной гречанке и не поддержала его решение учиться живописи. Он полагал, что судьба вновь дает ему возможность все исправить. И упустить такой шанс нельзя.
***
Знание геометрии, которым Чак удивил меня при первой встрече, он получил в высшей мореходной школе. До недавнего времени он был капитаном корабля, объездил мир и жизнь его была полна и богата впечатлениями. И вдруг все рухнуло – его втянули в операции по незаконной перевозке грузов. Чак был условно осужден, заплатил огромные штрафы и лишился права работать во флоте – а в этом была вся его жизнь. В том же году он развелся с женой, оставил ей и двум сыновьям-школьникам дом в пригороде, а сам снял мансарду в Челси. Вдобавок ко всему, в тот же год умер его отец, к которому он был очень привязан.
Да, я понимала, что Чак нарушал закон не из-за куска хлеба – он был обеспеченным человеком, однако допускала, что бывают настолько заманчивые вещи, против которых трудно устоять людям с авантюрными наклонностями. Да и кто я такая, в конце концов, чтобы осуждать других? Разве мое волшебство не требовало нарушений законов? Подробности дела мне не были известны – вполне возможно, что его подставили. Во всяком случае, я преисполнилась глубочайшего уважения к человеку, который вместо того, чтобы впасть в депрессию или запить и скатиться на дно, стал сочинять песни. «Как удивительно все сложилось, – думала я – если бы ему жизнь не подложила свинью, этих песен никогда бы не было».
Между тем число посетителей бара росло с каждым днем. Многие специально приходили послушать Чака, и меня это очень радовало – его талант заслуживал большей аудитории.
– Через несколько лет, – говорила я, —ты станешь знаменитым. У тебя будет много поклонников и поклонниц всех возрастов, в том числе красивых и юных.
– Главное, чтобы остались старые дорогие друзья, – отвечал он. – Я однажды уже потерял всех друзей. Конечно, иметь друга-капитана было куда престижнее, чем певца из бара. Надеюсь, у нас с тобой впереди много прекрасных лет, а уж интересного будет – не счесть!
В баре он работал только несколько вечеров в неделю, все остальное время был свободен, но проводил время в обществе, как мне казалось, малоинтересных людей: спорил о политике с дворником, играл в шахматы с продавцом газетного ларька, пил пиво с соседом – пожилым пуэрториканцем, который знал всего несколько английских слов. Все это меня удивляло безмерно: я знала, что творческому человеку необходимо уединение и концентрация. Но Чак, казалось, уединения избегал. Он и со мной проводил столько времени, что я не понимала, когда он сочиняет песни.
– Знаешь, где Эдгар По написал своего гениального «Ворона»? – как-то сказал он в ответ на мое очередное «Почему?» – На огромной бочке пива, в кабачке низкого пошиба. А местные пьянчужки одобрительно хлопали его по спине. Им, в противоположность журнальным критикам, нравились его стихи. А с кем проводил время Иисус? С мытарями, рыбаками и блудницами».