Эпизоды фронтовой жизни в воспоминаниях поручика лейб-гвардии Саперного полка Алексея Павловича Воронцова-Вельяминова (июль 1916 – март 1917 г.)

В воспоминаниях автора о павших товарищах отчетливо читается горечь. Но что касается собственного отношения к смерти, к возможности погибнуть, об этом Воронцов-Вельяминов не пишет совсем ничего. Судя по всему, он относился к тому типу людей, которые от природы наделены храбростью, и, находясь в опасности, идя в атаку или сидя в окопах во время обстрелов вражеской артиллерии и пулеметов, он не был спокоен, но и не боялся. Даже первый в жизни бой, первая атака вспоминалась ему не чувством страха. Вот как он описывал свои ощущения: «Тот, кому приходилось участвовать в атаке, знает то странное ощущение резкой перемены, которое испытывает человек, выскочивший из окопов. Пока сидишь, волнуешься, знаешь, что тебя ждет большой шанс быть убитым, но когда выскочишь на бруствер, прошлое как будто вырезается как ножом. Все рассуждения исчезают. Остается только одна мысль — дойти скорее до цели, а всеми движениями начинает руководить чисто животный инстинкт, делающий эти движения упругими и ловкими».

Практически не затронута в рассказах и тема «образа врага». Редкие упоминания о встречах с солдатами противника лицом к лицу содержат вполне нейтральную информацию, лишенную какой-либо эмоциональной окраски.

Зато о своем отношении к самой войне А.П. Воронцов-Вельяминов писал довольно много, и можно проследить, как со временем менялось его восприятие. Весной 1916 г. молодые выпускники военного училища рвались стать «полноправными членами необъятного братства — Российского Христолюбивого воинства». Правда, всего неделя участия в боях привела автора воспоминаний к горькому выводу: «Никто, очевидно, не понимает, что людской материал нужно расходовать особенно осторожно, т. к. заменить его не так легко, не говоря уже о чисто этической стороне вопроса». Правда, молодость, удачливость и природный оптимизм все же брали свое, и поздней осенью того же года, как вспоминал бывший поручик, ему и его товарищам казалось, «что противник выдыхается, и, несмотря на громадные потери и сравнительно ничтожные успехи, достигнутые нами, моральное состояние армии сильно поправилось и чувствовалась уверенность в том, что в следующем году мы победим». Но всего через пару месяцев «грянула февральская резолюция, и все наши заботы вместе со всем сделанным потеряли всякое значение, уступив место событиям, которые, в конце концов, привели Россию к Брест-Литовскому миру». Основные проблемы и заботы следующего года уже были связаны не столько с сопротивлением врагу, сколько с преодолением внутренних трудностей: «При принятии того или иного решения приходилось постоянно принимать во внимание и учитывать этот новый фактор падения дисциплины и связанной с этим постоянной угрозой отказа со стороны солдат подчиниться».

Тексты рассказов-воспоминаний бывшего поручика Воронцова-Вельяминова дают четкое представление о нем, как о человеке, для которого после совершения октябрьского переворота совершенно естественным был лишь один путь — на стороне Белого движения. В последнем по времени написания и хронологии изложенных событий рассказе «Пленный эфиоп» описан разговор автора с одним из его товарищей, произошедший уже в эмиграции, в Аргентине. Рискнем предположить, что слова, которыми собеседник характеризовал себя, свои убеждения и крушение собственного мировоззрения, могут быть в полной мере отнесены и к самому Алексею Павловичу: «Вырос я в патриархальной семье, где вкоренились во мне представления о величии России, неразрывно связанного с царским троном. Вросли в меня и стали чем-то неразрывным понятия о долге и о чести… Я никогда не смел подумать грязно о какой-нибудь знакомой, никогда не представлял себе, что с честью могут быть компромиссы, а что долг лишь неприятное бремя. Еще меньше я представлял себе Россию без царя… Наконец, революция доказала, что и царь никому не был нужен — Россия превратилась в Совдепию, переставшие действовать законы сняли с людей узду, и здесь-то они и показали себя в полном блеске своего ничтожества. Вы были в белой армии и не меньше меня видели и пережили этот кошмар. В конце концов, мы как ненужная, вредная накипь были сметены девятым валом революции и очутились в Европе, к которой питали какое-то безоговорочное благоговение…» Европа, как узнали наши герои, была совсем не столь прекрасной, как им казалось когда-то, особенно в связи с общим крушением гуманистического мировоззрения в ходе Первой мировой войны. Но это — уже совсем другая тема.