Эпизоды одной давней войны

Следующий день после отъезда Петра - черный день покаяния, паники. Паники, не изжитой в сердце, вырвавшейся наружу в виде признаний, жалоб, сетований. И кому, своему врагу! Трудно сказать, что именно толкнуло Теодата написать это, но вот подлинные его слова: «Я не чужой в жизни дворца, так как я родился во дворце моего дяди и воспитан достойно своего происхождения, но я очень неопытен в деле войны и во всех тех волнениях, которые связаны с нею. С детства я был охвачен любовью к философским беседам и всегда занимался этой наукой, до сих пор мне удавалось оставаться очень далеко от военных бурь. Таким образом, менее всего прилично мне из-за стремления к царским почестям проводить жизнь среди опасностей, тогда как я могу окончательно избавиться и от того и от другого. Ни то, ни другое мне не доставляет удовольствия: первое - так как до тошноты выказываемый почет вызывает пресыщение ко всяким удовольствиям, второе - из-за отсутствия привычки приводить душу в смущение. Лично я, если бы у меня были имения с ежегодным доходом не менее чем в тысяча двести фунтов золота, не так бы уж высоко поставил свое царское достоинство и тотчас же передал тебе власть над готами и италийцами. Лично я с большим удовольствием предпочел бы, не занимаясь никакой политикой, стать земледельцем, чем проводить жизнь в царских заботах, посылающих мне одни напасти за другими. Пошли же возможно скорее человека, которому я бы мог передать Италию и все государственные дела».

Полная картина мятущейся человеческой души, которая в откровенных признаниях собирается найти себе опору. Почему тогда слова не стали достоянием дневника тайных, глубоко личных исследований, почему адресованы именно императору и именно в нем доискиваются понимания? Предположения можно строить, точный ответ дать - навряд ли. Здесь есть все: детство, воспитание, интересы, привычки, ориентации, правда и ложь. В том месте, где речь идет об имении с доходом (они у него и были и есть), царь грубо врет, ставя под серьезный удар искренность всего послания.

Это какая-то неуловимая ложь-игра, когда дурак усомнится, а умный подумает: подстроено нарочно, сказана-то правда, а вид сделан, будто - ложь, стоит поверить, а другой, еще более умный, может расценить так: дурак, конечно, усомнится, умный поверит, но писалось-то для умного, а не для дурака и писалось не без расчета, значит, зналось, для чего, значит, все ложь и дурак будет прав, и сверхум в данном случае доверится дураку, то есть в третьем своем варианте он приходит к первому. Сверххитрость софиста Теодата заключалась в том, что он написал искреннюю правду, как в дневнике, и в последний момент, так как писал не дневник, а послание врагу, слегка вынырнул из правды, опасаясь слишком в ней погрязнуть, на тот дуалистический простор, где можно было оставаться на все способным и уже ничего не обещать.

Записка Юстиниану в некотором роде записка самому себе, свое оправдание за откровенность. А как истолкует ее Юстиниан - дело Юстиниана. Поймет все слово в слово и обрадуется - не жалко доставить приятное паразиту; не поверит (меньше всего вероятно, так как он не дурак и не сверхум) - преимущество в том, что исповеди никто не заметил; поверит наполовину (где о личных качествах до передачи власти) - окажется в плену плохого мнения о готском короле. Но это уже наслоения, наносы, нюансы, а платформа-то одна - трусость. Сначала почувствовал себя очень неуютно, не на месте, потом струсил, потом написал, потом прикрылся, закамуфлировался. Теодат еще не понимал масштабов мира, мелкий, вылупившийся нежданно-негаданно князек, даже самому себе не очень обязанный своим выдвижением, он и вел себя как князек, мелко, то протягивая руку, то отдергивая ее назад, устраивая околесицу хитросплетений там, где высшей мудростью рубилось сплеча. Записка практически ничего не давала, только проволочку, служила подстраховкой к договору в случае его неприятия второй стороной.

Петр проехал уже половину пути (сушу предпочел плаванию), когда в Албании его нагнали курьеры и почти насильно заставили вернуться в Равенну. В готской столице ничего не изменилось. И хорошо знакомая памятная рожа Теодата имеет прежнюю форму и выражение.

- Ты много лишнего протопал, дружище.

- Радость видеть тебя, государь, снимает с моих ног усталость.

- У нас возникло кое-какое сомнение. Император (пауза) ратифицирует договор?

- Предполагаю.

- А если ему это не понравится, что тогда будет?

- Тогда тебе, светлейший, придется вести войну.

- А разве это, милейший посол, справедливо?

- А разве, дорогой мой, не справедливо для каждого выполнять со всем старанием стремления своей души?

- Что это значит?