Эпизоды одной давней войны

Солдата не жалко, жалко нервов: нервы командира дороже солдатской рожи, только вот нервы, внутренние солдаты его организма, его мозга, перестают быть теми, каким он привык доверять. Он не знает, что случится с ним, когда Константиан подойдет к городу, встанет под стенами, поведет осадные машины, башни, нацелит свои баллисты,- покраснеет, побледнеет или отыщет в себе состояние, не испытанное до сих пор. Он утрачивает ощущение себя. Неужели это обыкновенный страх?

Грипп мог бы многое, но ничего не может: затяжка сильно парализует его; солдаты возятся, копаются, командующий только перешагивает через них; конструктивных соображений нет, одни бесприютные, бездомные размышления порхают бабочками. Они будто связаны с Константианом: тот возится - этот возится, тот дернется - дернется этот. Первый волевой импульс дает известие: византийцы начали наступление морем и сушей. Их флот в Эпидавре! Следует паническое добавление о численности, ничего конкретного, одни эмоции: все море и вся земля покрыты вооруженными людьми - их мириады. Грипп останавливает художественные красоты: сколько именно? Разведка, еле унесшая ноги, только дышит. Тогда так. Наконец-то обстановка вырывает его из сплина и забытья. Приказывает оставить Салону, укрепления разрушить. И старые, римские, и новые, сработанные еще вчера. По карте меряет расстояние до Эпидавра - ничего хорошего. Если всем только разрушать, византийцы как раз застанут их за этим мирным занятием. Пока одни выковыривают камни из цементных гнезд, расколупывая, разваливая стены, осаждают самих себя, другие покидают город, уходят на северо-запад, на открытое со всех сторон пространство, и на равнине между Салоной и Скардоной строят военный лагерь.

Лагерь надежнее города. Ни одна крыса не пролезет в него незамеченной, ни одна тварь не продаст, не откроет ворота, ни один соблазн не заставит принять троянского коня. Тут хорошо погибнуть, и поражение в случае поражения окажется полным. Здесь лучше воевать в смысле драки за жизнь, за мнимые богатства - хуже. Но кому они теперь нужны? Раненный в правую руку здесь не спрячется у шлюшки в любимой, изъезженной постели - в левую возьмет меч. Трус не убежит - ему разрубят спину между лопаток. Искушения отсидеться за стенами не возникнет - стен нет. Голодать не придется, запасов провианта в лагере не хватит и на три дня, сытенькие выйдут из ворот, построятся перед ними, подзакусят в шеренгах в последний раз. Хороший способ поиметь отчаяние в бою - поставить свой лагерь среди равнины.

Армия Константиана по-прежнему медленно двигалась вдоль побережья. Готы напрасно торопились. Византийцы вели себя так, словно не собирались с ними воевать. Вперед не высылались ни передовые отряды, ни дозоры, ни одного человека не появилось перед Салоной, когда ее оставлял последний готский солдат, ни одного человека не увидели готы перед своим лагерем. Лишь из Лисины - небольшого городка на побережье, в гавани которого бросили корабли свои якоря, был послан разведотряд. Константиан впервые серьезно заинтересовался положением дел у противника, временно сменив нахрапистость на осторожность. Разведчики все сведения почерпнули не где-нибудь, а на городском базаре и за достоверность их ручались головой, хотя серьезно ей при этом рисковали из-за источника. Когда к Лисине подошло пешее войско, Константиан дал сигнал к отплытию. Салона оказалась в полукольце: в гавани флот, с востока и северо-востока - сухопутные силы. Но начальник императорских конюшен даже в такой ситуации не решился на блестящее, триумфальное завершение и войска в город не ввел, а оставил стоять перед разрушенными стенами в готовности броситься на них.

Он был до конца верен своей излюбленной тактике мочалить войну как мочалку. Вызвал к себе Сифиллу, дал ему пятьсот самых отважных воинов и велел занять узкий скалистый проход, единственный путь, по которому можно было ударить по городу с северо-запада, со стороны готского лагеря. Таким образом, кольцо замкнулось, и византийцы овладели Салоной без боя, без единого крика, без единой выпущенной стрелы. По приказу побросали мечи и копья, взяли в руки кирки и лопаты и принялись восстанавливать разрушенное и возводить новое.