Эпизоды одной давней войны

История не сохранила нам имени этого солдата. О нем ничего не известно, родом исавриец - больше ничего. Грязный, как все, драный и не очень хорошо вооруженный. К службе относился кое-как. После неудач совсем плюнул, старших не признавал, возможно, был дерзким человеком. Любил своих товарищей по оружию до той поры, пока они не протягивали грабли к его добыче. Солдатом не родился - стал. Полководца обходил стороной: не терпел посредников между собой и Марсом, с Марсом общался тет-а-тет, пока убивал, жег и в резне насиловал баб; войну ценил как высшую свободу. Перед смертью, глядя в глаза ей, на все можно на... на субординацию, на почести, на богатство, на привязанности, на дом, где вырос, на собственное детство, на мать; со звоном в голове, когда лез на стену, поливаемый кипящим жиром и смолой, когда не знал, жив или мертв, ощущал в себе чистый дух и на нем возлетал к неземному. В бешенстве мускульных усилий сотворял себе свою войну, свой риск, свою удачу, как каждый солдат. Теперь мирно бродил по окрестностям Неаполя, не бодался, козел,- пощипывал травку. Нечаянно залез ногой в лужу и захотел попить. Можно пить и из лужи, наклониться, зачерпнуть в ладони и схлебнуть с рук в рот, но интересно стало: откуда лужа и где ее начало. Ходить без цели скучно, а тут цель появилась - воды напиться. По воде, по ручейку добрался до сломанного Велизарием водопровода - огромного наклонного акведука с кирпичной, проложенной по нему трубой, нашел и место разрушения, водяную вену перерубили в одном месте, и влага, вместо того чтобы попасть жителям в рот, теперь обильно сочилась по камням, зеленовато-голубоватой пеной обтекала, обволакивала их, делала известняк изумрудом. Светло-коричневые, желтые камни светились со дна, ловили и отражали солнце, как линзы, изгибали свои поверхности, шевелились, сама вода была невидимой, но дала камням известняка видимость жизни. Исавриец напился: вынул меч, положил на землю, снял шлем и рядом положил, безбожник, встал перед водой на колени, как мусульманин перед аллахом, сделал первый глоток, дал ему пройти через все тело по всем извилистым путям и каналам и тогда уже запил: фвыльезопфыль - хлюпали губы разговором жажды - фвыльезопфыль.

Он насладился из ямки, которую образовала вода, когда падала чуть сверху, поднялся, поднял меч и шлем и пошел. Любопытство заставило его залезть на акведук, заглянув в нутро, в кишку водопровода, наконец, забраться в нее и пойти по ней вниз, от уходящего света, к городу. Так он шел по сырой широкой трубе несколько часов, пока не наткнулся на скалу, загородившую путь. Канал, видимо, прорубали через скалу, но не всю ширину трубы, а лишь настолько, насколько у строителей хватило терпения и было необходимо всей подаваемой воде пройти. Через узкую щель исавриец не мог протиснуться, сколько ни пытался, он мог просунуть ногу, левую руку и голову, примерно половину груди и застревал где-то в области бедер и второй половины груди. Разделся, снял с себя все, в кучку сложил перед скалой и полез, поцарапался, ободрал бок, но и тут, хотя уже был близок к цели, не смог протиснуть своего тела. Юноша бы протиснул, а мужчина, раздавшийся, мускулистый, - никак. Он сделал еще одно усилие, лицо исказилось гримасой, и почувствовал, что попался и назад уже не выбраться. Ужаснулся, рванулся изо всех сил назад, вытащил себя, оставил на камне след крови. Промыл ободранное место, оделся и пошел назад. Обратный путь показался совсем коротким, и пятно света впереди с каждым шагом становилось все шире и шире, наконец - с него, наконец - землей и небом. Солдат спрыгнул вниз и побродил еще немного. Но прогулка больших впечатлений уже не давала. Он не мог думать ни о чем, кроме трубы, узкой щели в скале, а именно о том, что ее даже простым тесаком ничего не стоит расширить. Тогда он пожалел свой меч - не надо бы его жалеть. Щель - это точно - в нескольких шагах от города.

Солдату не хотелось богатства. Солдату хотелось самостоятельности и инициативы. Проникнуть в город, поселиться в нем, открыть ворота - и он, простой воин, оказывает соплеменникам большую услугу, чем любой командир. Исавриец пришел на следующий день, залез в трубу, дошел до скалы и принялся рубить ее секирой, но поднял сильный шум и испугался. К тому же и работы оказалось много больше, и дело продвигалось слишком медленно. Навряд ли На войне можно заниматься трудом узника одиночной камеры, приговоренного к пожизненному заключению. Время требует быстрых свершений.