Эпизоды за письменным столом

Машина все мчится и мчится вперед, минуя многочисленные деревни: остроконечные фронтоны, коровы, пестрые женские платья, осенний ветер и навозные кучи проносятся мимо наших окон, поворот за поворотом, холм за холмом, пока не заканчиваются аллеи и деревья. Дороги разветвляются и становятся уже, приближаются неповоротливые, грохочущие на выбоинах автобусы с жирно намалеванными на боках буквами и предвыборными лозунгами, а на табличках с названиями деревень появляются такие, что любой почувствует необходимость здесь остановиться.

Карл укладывает на место содержимое своего бумажника. Наряду с банковскими документами он сует туда вырезки из спортивной газеты, описывающие прославленный футбольный матч между «Рейном» и «Мюнстером» (команда Карла победила с разгромным счетом 6:0, и Карла там хвалили), но главное место в бумажнике занимают несколько фотографий очаровательных дам, которые он рассматривал за десертом.

Шоссе перед нами кончается. Машина под скрип тормозов замирает на месте. Мы с Карлом выходим и оказываемся на какой-то площади, похожей на рыночную. Тут припарковано несколько машин, вокруг маячат озабоченные водители в высоких шоферских фуражках, всем своим видом выражая надежность и добросовестность, какие-то люди собираются группками и выстраиваются в колонну, а их командиры носятся вокруг, загоняя своих овечек в стадо, и колонна трогается. Вокруг нас суетятся люди, занимающиеся новым в этих местах ремеслом, — они что-то сообщают друг другу торопливым сдавленным шепотом. Вчерашние смертные приговоры сменились бульварами с приличным количеством послевоенных визитеров, и там, где раньше каждый шаг означал кровопролитие и ужасный страх сдавливал горло, нынче проложены дощатые тротуары, дабы не запачкались уличной грязью ботинки туристов; перед каждой группой шествуют хорошо подготовленные переводчики, так что все могут быть уверены — им гарантировано увидеть все. Дуомон.

Вокруг нас тоже крутится некто — возбужденный, торопливый и навязчивый, — он жаждет набросать нам крупными мазками картину здешних мест, ввести нас, так сказать, в курс дела. Карл, плотно подкрепившийся омаром и бутербродом, приветливо улыбается и весь превращается в слух; мы даже позволяем провести нас по крепости при свете карбидных ламп и слушаем рассказ о том, какими практичными показали себя здесь немцы: как только взяли крепость, сразу смонтировали в подвале механизмы, провели электрический свет и поставили подъемные краны, чтобы поднимать наверх боеприпасы, — ничего этого раньше здесь не было.

Карл согласно кивает: да, именно так все и было. Но когда мы оказываемся перед ржавыми касками, искореженными стволами винтовок и неразорвавшимися снарядами и наш экскурсовод опять начинает нести вздор, а рядом с нами еще один мелет ту же чушь, только по-английски, Карл делает мне знак — с него довольно. Мы пробираемся наружу. Перед касками, бронежилетами, осколками гранат там, в подвале, он совсем было притих.

Снаружи, после удушливого воздуха туннеля, на нас вдруг веет таким ласковым и теплым ветерком, что к нему даже хочется прислониться. Еще довольно светло, но уже наступил тот таинственный час, когда ночь и день как бы держат чаши весов в равновесии, эти чаши на миг прекращают свое вечное колебание вверх-вниз и, кажется, останавливаются; еще один удар сердца — и волшебство исчезает: внезапно забрезжил закат, на лугу раздалось мычанье одинокой коровы, наступил вечер.

Холмы в сиреневых тенях лежат перед нами, словно волны. Наш проводник последовал за нами и вновь завел свою волынку за нашими спинами:

— Вон та перечница была тогда очень важным стратегическим пунктом…

Договорить фразу ему не удается. Карл резко оборачивается и четко произносит:

— Да заткнитесь вы…

Он говорит это не злобно, скорее даже спокойно, и тем самым подводит черту.

Потом он шагает вперед — прочь от стратегического плана битвы, прочь от неразборчивой болтовни туристических групп, прочь от омара, бутерброда, дамских фотографий и банковских документов, прочь от десяти послевоенных лет.

Он шагает, и его лицо становится все мрачнее, глаза сужаются и напряженно вглядываются в землю под ногами. Трава шуршит, камешки скрипят, какая-то табличка предупреждает об опасности неведомо где, но Карл больше не обращает на все это внимания. Он что-то ищет.

Колея ведет через развороченные снарядами поля сквозь остатки проволочных заграждений. Переводчик остается далеко позади, проорав нам вслед кучу предостережений. Нам попадаются засыпанные и вновь откопанные блиндажи, кругом валяются мины со стержневыми взрывателями и совершенно изрешеченные пулями солдатские котелки, из желтой глины торчит жалкая ржавая вилка, а на ее кончике висит половинка ложки.

Еще какое-то время мы шагаем только вперед. Карл часто останавливается и осматривается. Потом кивает и двигается дальше. Направление любой траншеи можно определить. Но только направление — ибо на каждом шагу воронки, между которыми петляют, а потом резко сворачивают колеи.

Еще несколько шагов. Еще один пристальный взгляд. Карл нашел то, что искал.