Эпизоды за письменным столом

Шоссе расстилается перед нами белой полосой и медленно поднимается в гору. Из-за облаков выглядывает красная, грустная луна. Мало-помалу она становится меньше и светлей, а над американским кладбищем перед Романью она уже сияет серебром. Четырнадцать тысяч крестов смутно виднеются в ее бледном свете. Четырнадцать тысяч крестов стоят рядами друг за другом — глазам становится больно смотреть на них, так загадочно прямо стоят они и по вертикали, и по диагонали. Под каждым крестом могила. На каждом надпись: Герберт С. Вильяме, 1-й лейтенант, химические средства защиты. Коннектикут. 13 сент. 1918… Альберт Петерсон. 137 пех., 35 див. Сев. Дакота. 28 сент. 1918 — четырнадцать тысяч. А было — двадцать пять. Убиты при наступлении на Монфокон. Убиты за несколько недель до конца войны. Только одно кладбище для стольких убитых. Кругом, в сотнях мест, покоятся в земле остальные: под белыми деревянными крестами — французы, под черными — немцы.

Посреди четырнадцати тысяч крестов по широкой главной дорожке туда и обратно, туда и обратно ходит один-единственный человек, издали кажущийся очень маленьким. Эта фигурка производит более сильное впечатление, чем абсолютное безлюдье. Карл торопит ехать дальше.

В городах дети играют на площадях. Вокруг них магазины, дома, кладбища, газеты, шум, крики, улицы — жизнь. Но они продолжают играть, увлеченные своей незамысловатой игрой, дети играют, как повсюду в мире.

— Дети, — произносит вдруг Карл, но в темноте не видно, что с ним происходит, — дети везде одинаковые, не правда ли, дети еще ничего не знают…

И пока я еще додумываю эту мысль и бросаю на него взгляд, он вдруг оборачивается ко мне:

— А теперь давай жми, чего мы здесь застряли? — Он отворачивается от меня и всю оставшуюся часть пути напряженно глядит в окно.

(1930)

Жена Йозефа

Это случилось в 1919 году; бузина уже цвела, когда унтер-офицер Йозеф Тидеман вернулся домой. С ним была только жена. Она сама его привезла — даже кучера не взяла с собой.

Целый день пути они молча сидели рядом. Блестящие от пота коричневые спины лошадей слегка покачивались перед ними. Они свернули на улицу своей деревни и медленно поехали по ней. В лучах вечернего солнца люди стояли перед своими домами, и кое-кто из жен иногда клал руку на плечо своего мужа. Но Тидеман никого не узнавал — даже свою собственную жену и лошадей.

В июле 1918 года его засыпало землей от взрыва мины, когда он сидел в блиндаже с несколькими однополчанами. Его спасла чистая случайность — часть расщепленного взрывом бревенчатого наката косо поднялась над его головой, иначе его обязательно раздавило бы насмерть. До него добрались только через несколько часов, считая, что он наверняка уже задохнулся. Но два расщепившихся бревна так сцепились друг с другом, что между ними оставалась небольшая щель, через которую поступал воздух.

Тидеман еще был в сознании, когда его вытащили, и, если судить по внешнему виду, практически не был ранен. Некоторое время он апатично просидел на земле у края траншеи, отсутствующим взглядом уставившись на трупы своих товарищей. Санитар потряс его за плечо и попытался влить ему в рот чашку кофе со шнапсом. Тут Тидеман глубоко вздохнул и потерял сознание.

Очевидно, он перенес тяжелый шок, и почти год его переводили из одной неврологической клиники в другую. В конце концов его жене удалось получить разрешение забрать Тидемана домой.

Когда телега свернула на дорогу, ведущую к его усадьбе, и стала подскакивать на ухабах возле сарая, Тидеман выпрямился. Жена побледнела и затаила дыхание. В хлеву хрюкали свиньи, ветерок принес аромат цветущих лип. Тидеман повернул голову в одну сторону, потом в другую, словно ища чего-то. Но потом вновь впал в забытье и ни на что не реагировал — даже на свою мать, которая вошла в комнату, когда он сидел за столом. Он съел все, что ему подали, потом прошелся по дому. Он хорошо в нем ориентировался, точно знал, где держат скотину, а где находится спальня. Но ничего не узнавал. Пес, сначала с большим интересом обнюхавший его, повизгивая, вновь улегся возле печки. Но не стал лизать Тидеману руки и прыгать вокруг него.

В течение первых недель Тидеман много времени просиживал в одиночестве рядом с амбаром, греясь на солнышке. Он ни на кого не обращал вниманиями ему предоставили свободу — пусть делает что хочет. Ночами у него часто случались приступы удушья. Тогда он вскакивал, бил по всему, что попадало под руку, и вопил. Один раз он чуть не погиб от потери крови, когда разбил окно и сильно поранил запястье. После этого жена велела затянуть окно в спальне проволочной сеткой.