Эпох скрещенье… Русская проза второй половины ХХ – начала ХХI в.

Именно традиционалисты создали почву для возникновения сегодняшнего литературного поколения, бесспорными лидерами которого стали «новые реалисты». Критикой они пока не прочитаны. Оправданием может служить незабытое есенинское «Лицом к лицу лица не увидать…». Наша аналитическая «проба» рассчитана на приближение к смысловой структуре ключевых литературных текстов, основана на использовании аналитических техник классического русского литературоведения, на стремлении к преодолению тенденциозности, каких – либо групповых предпочтений, мощнейшего аксиологического давления массмедиа, ангажированных современным издателем – «денежным мешком», как говаривал когда – то немодный ныне классик.

И последнее, наверное, главное: авторы хотели бы выразить бесконечную благодарность своим учителям – профессорам Санкт – Петербургского государственного университета и Российского государственного университета им. А. И. Герцена Александру Ивановичу Хватову, Леониду Федоровичу Ершову и первой читательнице этой книги – профессору Воронежского государственного университета Тамаре Александровне Никоновой.

Глава 1. «Перечитывая заново…»

Первое послевоенное десятилетие: «И нет иного прошлого…»

Началом нового этапа в эволюции русской литературной традиции ХХ века принято считать «оттепельную эпоху», открытием которой провозглашается публикация с невероятной скоростью набиравшей популярность повесть И. Эренбурга «Оттепель» (1954). С этим историко – литературным стереотипом мириться трудно. Новые эпохи не возникают из туманной неопределенности однажды ранним утром по чьей – то доброй или недоброй воле. Почвой для «оттепельных» событий стали литературная ситуация первого послевоенного десятилетия, в основании которой публикация в 1946 году романа В. Некрасова «В окопах Сталинграда», повести В. Пановой «Спутники» и рассказа А. Платонова «Возвращение».

Начиналась новая литературная эпоха со знаменитого августовского Постановления ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград». Центральными персонажами двухстраничного партийного документа стали А. А. Ахматова и М. М. Зощенко. Безусловно, навешанные авторами текста партийного постановления ярлыки во многом определили их писательские судьбы. Но, кроме того, постановление создавало идеологические основания для модернизации механизма административного управления литературными делами, который после войны утратил и мобильность, и адаптивность. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть, как сработал старый репрессивный механизм, запущенный знаменитым Постановлением. В качестве примера используем творческую биографию одного из самых популярных советских сатириков М. М. Зощенко (1895–1958).

Сложившееся к началу нынешнего столетия представление о творческой индивидуальности писателя Михаила Зощенко зафиксировано в статье А. И. Павловского, написанной для академического биобиблиографического словаря «Русская литература ХХ века. Прозаики. Поэты. Драматурги»1. Статья имеет несколько смысловых узлов. Во – первых, авторитетный исследователь, замечательный знаток русской словесности первой половины прошлого столетия, исходил из убеждения, что литература была подлинным призванием блестящего офицера, героя Первой мировой войны Михаила Михайловича Зощенко, ставшего классиком отечественной юмористической и сатирической новеллистики. Второе, не менее значимое положение, связано с уверенностью профессора А. И. Павловского в том, что влияние «Серапионовых братьев», непримиримых противников филистерства и обывательщины, проповедующих аполитичность, на становление творческой индивидуальности сатирика, боровшегося «за гармоничного, сильного и красивого человека, пронизанного светлым мироощущением» (с. 55), было абсолютно закономерным и вполне плодотворным.

Кульминация статьи – описание драматического периода в творческой эволюции ортодоксального по взглядам писателя. Драма эта с особой силой разразилась именно после окончания войны, «когда сатира была объявлена явлением чуждым и ненужным в советском искусстве», как следствие Зощенко обвинили в «очернении действительности», в недопустимых тогда сомнениях «в достижении идеала» (с. 56). Но, подчиняясь жанру, только несколько абзацев Алексей Ильич Павловский посвящает ключевому факту послевоенной биографии М. М. Зощенко, под влиянием которого совместными, едино-направленными усилиями нескольких публичных персон был сформирован образ, уничтожающий гордого, талантливого, чуткого человека, образ, лишавший писателя возможности продолжать профессиональную деятельность.

Общеизвестно, что в тексте Постановления Зощенко упоминается с наивысшей частотностью. Пафос упоминаний зафиксирован в специфическом использовании по отношению к нему слова «творчество» – только в кавычках, свидетельствующих об ироническом контексте.

Ключевыми словами фрагмента, посвященного сатирику, являются «чуждость», «безыдейность», «клевета», «хулиганство», наконец, наивысшее по частотности «пошлость».