Всестороннему анализу амурско-уссурийских петроглифов посвящен ряд работ А.П. Окладникова (1968б; 1968в; 1969; 1971 и др.). Из них следует, что уже в глубокой древности на Амуре и в бассейне Уссури существовал мощный очаг первобытного искусства. Особенно ярко своеобразие этого очага раскрывается при анализе художественного стиля наскальных изображений, главной чертой которого является орнаментализм. Этому стилю чужда динамическая направленность, все подчинено плавной игре кривых линий. Бесконечно развертывающаяся спираль, равно как концентрические круги и просто круги, не только важные составные черты в моделировке образа, но и основные формообразующие элементы. Специфичен и мир художественных образов. Среди них центральное место занимают своеобразно стилизованные антропоморфные личины-маски (Окладников
, 1968б, с. 51). Личины эти — овальные, яйцевидные, череповидные или обезьяновидные, с отчетливо выраженным узким подбородком, трапециевидные с овальной вершиной и прямым основанием — (Окладников, 1971, с. 78) — составляют основное ядро амурско-уссурийских петроглифов.Стилистический анализ личин позволил А.П. Окладникову условно разделить их на две группы. Первая — более архаичная; изображения отличаются лаконичной трактовкой, отсутствием орнаментальной разработки внутреннего контура (Окладников
, 1971, табл. 27; 46; 57; 82; 116; 119). Во вторую группу включены более детализированные личины, с ярко выраженной тенденцией к орнаментальной трактовке. Крайним выражением этой тенденции можно считать личины, у которых внутреннее пространство целиком заполнено чисто орнаментальным содержанием (Окладников, 1971, табл. 52, 89) (рис. 146). А.П. Окладников (1968б, с. 48) связывает основную часть этих изображений с периодом расцвета спирально-орнаментированной неолитической керамики, представленной на острове Сучу в жилище 1, в Кондоне и в средних слоях Вознесеновского поселения. Именно в это время появляются, с одной стороны, скульптурно трактованные личины, с другой — личины с достаточно сложным геометрическим заполнением внутреннего пространства (Окладников, 1971, табл. 25; 69; 86).Следует особо подчеркнуть, что стремление к «скульптурности» — отличительная черта нижнеамурских петроглифов. Она наиболее проявляется в моделировке личин на базальтовых глыбах Сакачи-Аляна, где они выбивались не только на выпуклой стороне камня, но и с учетом размещения самой личины на двух соседних плоскостях, расположенных под углом друг к другу. Независимо от общей трактовки образа и характера передачи отдельных деталей, всегда выделены глаза, нос и рот. Как подчеркивает А.П. Окладников (1976, с. 78), «способ передачи этих элементов лица варьирует от реалистических, почти портретных, до крайне условных, геометризированных форм».
Подтверждением, что уже в неолите сюжет антропоморфных личин-масок господствовал в изобразительном искусстве юга Дальнего Востока, служат не только нижнеамурские памятники, но и находки в Приморье. Так, у с. Петровичи (Бродянский
, 1978, рис. 1, 8) в ранненеолитическом комплексе найдена каменная личина-маска, моделированная желобчатой техникой и сопоставимая с одной из личин Сакачи-Аляна (Окладников, 1971, табл. 116). Из нижнего, поздненеолитического (?) слоя поселения Синий Гай происходят две глиняные личины, также имеющие прямые аналогии в петроглифах Сакачи-Аляна (Бродянский, 1978, рис. 1, 1, 2).На территории Сибири известны еще два четко обозначенных центра первобытного творчества, где выбивались на камне фантастические личины-маски. Один из них находится в Хакасско-Минусинской котловине и связан с окуневской культурой (первая половина II тыс. до н. э.; Вадецкая
, 1980; Леонтьев, 1978). Другой очаг локализован в Саянском каньоне Енисея на территории Тувинской АССР, где изображения, выбитые «на отмытых, заливаемых в половодье валунах и прибрежных скалах», датируются развитым периодом бронзового века (Дэвлет, 1976, с. 17–18; 1980, с. 227–228). А.П. Окладников, М.А. Дэвлет, Н.В. Леонтьев и др. неоднократно обращали внимание на черты сходства между личинами Нижнего Амура, с одной стороны, окуневскими и тувинскими изображениями — с другой. Высказывались предположения о возможных контактах и влиянии амурского культурного очага на изобразительное искусство Хакасско-Минусинской котловины (Окладников, 1971, с. 122; Липский, 1970б, с. 173), подчеркивалась определенная общность в трактовке образа в памятниках Нижнего Амура и Верхнего Енисея (Дэвлет 1976, с. 18–19).