Эпоха бронзы лесной полосы СССР

Своего рода «апофеозом» развития орнаментализма в моделировке рассматриваемых изображений может служить одна из личин Сакачи-Аляна (рис. 146, 6). Предельно стилизованная, она по-своему очень изящна. Внутреннее пространство организовано с помощью сердцевидных фигур с валютами и завитками, «бегущих» спиралей и миниатюрных кружков. Скорей всего она относится к более позднему времени.

Завершая обзор амурско-уссурийских личин, следует подчеркнуть, что охарактеризованная изобразительная традиция прослеживается и на керамическом материале II тыс. до н. э., о чем свидетельствуют найденные между Малышево и Сакачи-Аляном обломки сосудов с личинами (Окладников, 1968б, с. 50).

Цельные антропоморфные фигуры в амурско-уссурийских петроглифах отсутствуют. Есть, правда, три изображения, у которых показано туловище. Одно из них (Окладников, 1971, табл. 73, 1) с непропорционально большой головой и ромбическим туловищем выбито на углу базальтовой глыбы и как бы распластано по двум соседним граням, что создает впечатление скульптурности (Сакачи-Алян; рис. 146, 8). Туловище на две трети заполнено поперечными углами. Эта «скелетность» позволяет по аналогии с другими, выполненными в этом же стиле изображениями (Окладников, 1966, табл. 159), относить данную фигуру к эпохе бронзы. Кроме того, на петроглифах Сакачи-Аляна зафиксирована одна многофигурная композиция (Окладников, 1971, табл. 100), стилистически чуждая всему духу амурского наскального изобразительного искусства. Она состоит из серии человеческих фигур в полный рост и пяти изображений лодок. На концах двух лодок видны своеобразные развилки, напоминающие голову животного. Датирующим признаком служит антропоморфная фигурка с «рожками» на голове и изображение человека в специфически изогнутой позе. Эта композиция явно связана с художественным миром Прибайкальского региона, и появление ее на скалах Приамурья явилось скорее всего результатом контактов. О наличии таких контактов свидетельствует и уникальная композиция на скалах в долине р. Маи, правого притока Алдана, обнаруживающая поразительное сходство с амурскими антропоморфными личинами.

Как уже говорилось ранее, изображения личин-масок известны на побережьях и островах Тихого океана — от Амура до Австралии. А.П. Окладников (1968б, с. 52–64, 116–146) убедительно показал связь амурско-уссурийских петроглифов с памятниками изобразительного творчества более южных тихоокеанских территорий; тем самым амурский очаг был введен в обширный круг родственных тихоокеанских очагов, локализовавшихся в регионе, где были наиболее развиты тайные мужские союзы, маски и связанные с ними мифология и искусство (Окладников, 1968в, с. 53).

В петроглифах Нижнего Амура отражена и «звериная» тематика. Фигуры животных выполнены в той же технике, что и личины-маски, но представлены значительно меньшим числом изображений. Статика и предельная стилизация образа — вот черты, определяющие специфику анималистических сюжетов амурских петроглифов. Первобытно-реалистический стиль в изображении зверя, динамизм, столь характерный для древнего искусства северного таежного населения Сибири, были изначально чужды рыболовам Приамурья. Обращает на себя внимание стремление подчеркнуть своеобразную «грузность», массивность изображаемого объекта. Как правило, при создании образа наибольший акцент делался на передачу непропорционально большой головы зверя, обобщенная моделировка которой нередко затрудняет его видовое определение.

Среди массы звериных фигур выделяется достаточно устойчивая группа изображений, где эта особая манера обрисовки тела выступает наиболее ярко. Для нее характерен специфический прием передачи ног тремя короткими вертикальными полосками. Две из них представляют продолжение разомкнутого туловища, а третья помещается в «свободном» пространстве между ними. По мнению А.П. Окладникова (1971, с. 88), изображения животных, выполненные в этом стиле, являются наиболее древними и относятся к эпохе мезолита. Однако предложенная им аргументация основана лишь на констатации примитивной техники и стиля. Следует иметь в виду, что сам по себе анализ стиля не дает хронологических определений (Пяткин, 1982, с. 6), и поэтому вопрос временной привязки этих фигур остается открытым.

Из изображений этого стиля привлекают внимание две фигуры. Одна из них — лось, у которого несмотря на «застывшую» схему общей трактовки образа, отчетливо передан такой специфический признак лосиной морды, как наползающая массивная верхняя губа (рис. 146, 2). Моделировка второго изображения, выбитого широкими и глубокими желобками, в целом повторяет сложившийся канон с незначительными отклонениями в деталях (Окладников, 1971, табл. 88, 1, 2). Прямоугольная по форме голова более всего похожа на лошадиную. На это как будто указывает и характерное расширение нижней губы, а также выпуклость нижней челюсти. Главной особенностью описываемой фигуры является наличие там, где шея переходит в спину, антропоморфной личины (рис. 146, 1).