Эпоха и Я. Хроники хулигана

Дмитрий Быков: Вот я и буду писать там спокойно, сдавая московскую квартиру, и тихонечко на это жить. Потому что у меня возникло ощущение, что пытаться здесь что-то сделать, это только усугублять положение.

Oтар Kушанашвили: Что касается «что-то сделать», я в этом смысле неуемный, но я хочу, когда научусь быть более оснащенным технически, не лезть в бутылку, когда более эффективно у маминого комода. А я хотел бы тебя напоследок спросить.

Дмитрий Быков: Всегда пожалуйста.

Oтар Kушанашвили: А вот в какое время Львович встает к станку?

Дмитрий Быков: Я встаю обычно в восемь, и, если мне не надо в школу, а в школу мне надо по четвергам и пятницам, то я часов до 12 работаю довольно продуктивно, сижу и пишу. Потому я обычно иду на работу, а потом где-то с шести опять работаю продуктивно. Потом выгуливаю собаку и засыпаю. У меня абсолютно ботанская жизнь, я тебе скажу.

...

Панегирик от Анечки (Минск)

Отзыв об этой книге «Я» хотелось начать писать как минимум после прочтения уже 50-й страницы. Эту книгу хотелось прочитать за один вечер. Уединиться и внимать каждому слову. Только за одну фразу: «Мне тут же захотелось выгнуться, презрев все законы гравитации. Я хотел крикнуть в трубку: “Я одинок!”» – я готова была беззаветно полюбить эту книгу. Наверно, это не самое ключевое в книге, и вряд ли издатель «сделал бы ставку» на данный конкретный момент. Но в том и прелесть субъективного восприятия – для меня эти слова «выстрелили» и попали точнее, чем в десятку.

P.S. А еще спасибо Вам за тепло и улыбку на встрече с читателями 10 ноября. Остались самые потрясающие впечатления. Было бы здорово, если бы подобная встреча состоялась бы и в Вашем городе Минске. Вы ведь признались тогда, что Вы мэр этого города. К нам Вашу книгу привозят совсем небольшими партиями, и разметают их в один миг. Более того, после моего рассказа друзьям об этой встрече на прочтение Вашей книги выстроилась целая очередь желающих, заинтересованность растет в геометрической прогрессии, боюсь, свою книгу мне придется на ночь класть под подушку для сохранности.

Глава VIII О парономазии, акулах и кровяном давлении

Работа

Если учесть все качества, что родители заложили в меня, а я отшлифовал, шансы устроиться в той жизни, в какую я без разбега нырнул, были не нулевые, но и не стопроцентные.

Мне сорок первый, я отличаюсь от российских журналистов так же, как Джордж Майкл от Игоря Николаева (но И. Н. я люблю!), еще лет двадцать я не прошиплю: «Жизнь прошла, и я тебя увидел в шелковой косынке у метро. Прежде – ненасытный погубитель. А теперь – уже совсем никто», и я исполнен огня не потому, что пережрал мяса и кваса, а потому, что я сын своих родителей, научивших меня, что большинство людей изображают умников и мне не след уподобляться им, а след играть на понижение патетики.

Я в маму, я по-маминому увлекающийся, и у меня часто бывает слишком много времени по утрам, это важно, я встаю в пять утра, и думаю, думаю, думаю я, будучи, как мама, свободным внутри.

Родители – мой первоисточник, и это для парня, делающего карьеру, дополнительная проблема, кроется там же, в первоисточнике; суть проблемы – я не имею права быть гондоном (хоть гондонистые поступки совершал). При этом мне физически плохо, когда меня не любят, хоть я и научился с этим жить.

Это хорошее интервью, данное хорошему парню Стасу, – о людях и временах великой святости, что бы о них, о временах и людях, ни судачили. Но в моей интерпретации, а моя интерпретация, знаете, не всегда осторожная, немалую часть ея занимает доблестная дерзость, щегольство опять же: на кой ляд ввинчивать слово ПАРОНОМАЗИЯ?!

Чтоб Фриске понравиться, это ж ясно.