Я видел, как они жрут водку, как неумело ухаживают за дамами, не умея без «как бы» и «на самом деле» выстроить ни единого предложения; я знаю, что они нигде не работали, не служили в армии, они любят панибратское обращение «старичок», родительские дачи с целительным воздухом, любят говорить про Солженицына: «сдулся старичок», и то, какими они станут, видно по их предтече Явлинскому, который все время болтает-болтает-болтает, все время целит в ворону, а попадает в буренку. Он – зеркало молодых людей, идущих в политику, театрально преображающихся при словах «поколение», «свобода», «Отчизна», и мы ни черта не поймем, никуда не дойдем, если позволим этим второсортным трибунам и пятисортным практикам даже самую попытку влиять на нашу жизнь.
В майском номере за настоящий год ОМ познакомил нас с горсткой молодых людей, преуспевших в стремлении самоутвердиться, и среди них был молодой политик, кажется Семенов.
Слушайте, в стране п… абсолютный (ну откуда вам знать, вы же не стареете, как я, в четырех городах за неделю!). В этой стране, желая сделать ее процветающей, дали срамную осечку дедушка Черномырдин и муж Чубайс, люди, съевшие собаку, да не одну, на голой практике, в этой стране все органы власти, за редким исключением, – сборище долбоебов, ведущих расточительную жизнь, граничащую с растительной, а вы поощряете появление новых, даже не ведающих, где расположен город Пермь и как вбить гвоздь!
Когда б все молодые, якобы озабоченные думами о жребии страны, были бы так же предельно честны, как небезызвестный Андрей Вульф, мой товарищ и порядочная каналья, который, ехидно улыбаясь, все время рассуждает о бабках, – я бы этим двуногим кротам все спустил.
А ежели так, ежели вы будете продолжать гнуть свою линию, я всегда буду хохотать вам в лицо. И это – в лучшем случае.
Дураки давно почили, уже никого не объегоришь, мои уродливые небожители. Мы им не нужны.
Но пусть они знают: они мне – тоже.
Чертов паспорт и хорошие полицейские
Поводов бранить милицию на все корки – веер. И веер возможностей, вплоть до Home video.
После моего ЧП я уже оседлал хаотично скачущие мысли и готов к маленькому сказу.
Я улетал в Улан-Удэ; там башка Ленина на центральной площади, красивые бурятки, Саша Михалев, знатный рекламщик, первый парень на деревне, враг пошлости.
…Но перед входом на территорию домодедовского «улья» паспорт я потерял, бранным лексиконом покрывал весь домодедовский окрест.
«Домодедово» внезапно оказалось местом чужим и враждебным, удаленным от цивилизации, о чем я попреками, облаченными в общенную лексику, извещал весь перепуганный моим матом, копошащийся вокруг меня люд. Отсюда – шараханье от меня всех, кто присутствовал в худший вечер моей жизни рядом! (Часто на уровне эмоций и лексики я бываю на пресловутой высоте.)
Сделали объявление: ноль. Вернул уехавшего было водителя Серегу, самого морального пацана на Земле, перерыли авто: ноль.
Каково быть при мне, не умеющем умерять нетерпение, представителям силы, ума и спокойствия?!
Но в тот вечер суждено мне было прозреть.
Я помню каждое слово, сказанное мне тогда милиционерами.
Первое: «Все». Второе: «Будет». Третье: «Хорошо». Четвертое: «Поможем».
Беспокойство улетучилось.
Странно, правда? Мог бы другую историю поведать – про то, какие они плохие. Такая не укладывается в голове, в стандарт поношения, в схему неприязни к людям в форме.
В конце концов, аксиома «уроды есть везде» работает и в рассуждении полиции, нет разве? Разве обращение в тяжелые моменты к ним, ненавистным, не носит характера неизбежности?
В этом материале мне не до метафор. В или подле муравейника я потерял паспортину; те, кто попадал в такую же коллизию, знает, что сие значит.
Времени у всех в обрез, все ожесточены, мы запоминаем только плохое. А я вот запомнил хорошее.
Подполковника милиции Манояна И.Д. и всех, кто в тот день стоически сносил мою истерику в ЛУВД а/п Домодедово, в первую очередь, майора милиции Хачатуряна К.Э.
Десять лет в раю
Михаил Трофименков, тонкий вообще-то киновед и публицист, воспоминания о 90-х озаглавил «Десять лет в аду».
Я, следующий призыву моих многомудрых родителей: «Ко всему, что с тобой происходит, относись благодарно и с простодушием», 90-м осанну готов пропеть.
Это я потом узнал, что конец света был близок, хотя не стало Берлинской стены, лимитчики, а я лимитчик, разворачивались вовсю, ночь была вечная, рассветы пепельные, я мечтал о бабах и бабках и был убежден, что хватит, хватит мне жизни, чтоб и то, и другое, и что-нибудь еще стало моим!
Ваш фильм «Титаник»? Не, мне в другую сторону. Во-о-он по той стежке – видите? – идет наперсник мой Дмитрий Юрьевич Витковский, ты с ним любим и «чем заняться мертвецу в Денвере» с нашим Энди Гарсиа. Это высочайший класс неостановимой витальности. Дождитесь момента, когда Гарсиа читает за кадром посмертную эпистолу с метафорой про китайский матрас («жизнь – жестче, чем…») и заповеди, назначенные к неукоснительному следованию пацанами, – и поплачьте, не зазорно, со мной и с Витковским.