Эпоха харафишей (ЛП)

Джалаль Абдулла Ан-Наджи открыл свои потускневшие глаза. Он почти никого не узнавал. Молчание затянулось, так что нервы у окружающих не выдержали, однако крупицы сознания начали понемногу возвращаться к нему, и он пробормотал:

— Я ухожу…

Афифа горестно вздохнула:

— Да минует тебя несчастье…

Он снова пробормотал:

— Я не боюсь мрака…

— С тобой всё будет хорошо.

— На всё пусть будет воля божья.

Муджахид Ибрахим подошёл к его постели и спросил:

— Мастер Джалаль, я Муджахид Ибрахим. Поговори со мной перед всеми этими свидетелями.

Джалаль слабым голосом ответил вопросом на вопрос:

— Где Шамс Ад-Дин?

Муджахид Ибрахим позвал Шамс Ад-Дина, чтобы тот подошёл, и когда тот выполнил его просьбу, шейх переулка сказал:

— Вот он — твой сын.

— Я ухожу…

Шейх спросил его:

— Что с тобой случилось?

— Сам Аллах вынес мне приговор…

— Кто же ударил тебя?

В ответ Джалаль молчал, а Муджахид Ибрахим настойчиво сказал:

— Говори же, мастер Джалаль…

— Я ухожу…

— Но кто побил-то тебя?

Джалаль, глубоко вздохнув, ответил:

— Мой отец.

— Мёртвые не могут бить. Нужно, чтобы ты рассказал…

Но тот лишь вздохнул ещё раз:

— Я не знаю.

— Как же так?

— В переулке было темно…

— На тебя покушались в переулке?

— Или на пороге дома…

— Ты, несомненно, знал преступника.

— Нет. Его скрыли темнота и коварство.

— У тебя есть враги?

— Не знаю…

— А кого-нибудь подозреваешь?

— Нет…

— Ты не знаешь того, кто на тебя напал и даже не питаешь никаких подозрений?

— Ну да. Я позвал на помощь сына, и он пришёл и перенёс меня сюда, а потом я потерял сознание.

Муджахид Ибрахим замолк. Все глаза устремились на умирающего Джалаля.

25

Слушая последние слова отца, пока они не прекратились, Шамс Ад-Дин пребывал в каком-то оцепенении. Смелость покинула его; он не мог выговорить ни слова. Нежность умирающего отца он воспринимал покорно, трусливо и с сожалением. Он уводил взгляд, когда Муджахид Ибрахим глядел на него: закрыв лицо ладонями, он плакал. В день похорон и все последующие дни он не закрывал веки и ходил среди людей, словно призрак, гонимый тенями ада. Его дед и прабабка по отцовской линии сошли с ума, другой потомок династии Ан-Наджи совершал отвратительнейшие извращения, однако он был первым из всего этого проклятого семейства, кто убил собственного отца. Когда он остался наедине с матерью, она в утешение сказала ему:

— Ты не убивал своего отца, ты просто защищал свою мать…

Она также спросила его:

— Разве Аллах не объемлет своим знанием всякую вещь?!

А потом страстно добавила:

— Его свидетельства, того, как он защищал тебя, уже достаточно, чтобы отпустить ему все грехи. Он встретил своего Господа невиновным и чистым, словно новорождённый младенец.

Шамс Ад-Дин заливался слезами, бормоча:

— Я убил собственного отца!

26

Мастер Абдуррабих пригласил его на встречу в цитадель — дом Джалаля, владельца минарета. Шамс Ад-Дину было известно, что ему уже сто лет, и он — отец его деда — Джалаля. Ожидая увидеть перед собой дряхлого старика, который не то, что дом — даже свою комнату не покидает — он весьма удивился, когда увидел его — несмотря на свой возраст, он пребывал в относительно хорошем здравии и бодром духе. Он был степенным, видел, слышал, соображал, что происходит вокруг него. Шамс Ад-Дин дивился его долголетию — он пережил сына и внука, однако ни питал к нему ни крупицы любви или уважения, ибо не забыл, как он оборвал с его отцом все нити родства. Абдуррабих долго изучал его, стоя лицом к лицу с ним. А затем сказал:

— Он приказал долго жить… Соболезную тебе.

Шамс Ад-Дин холодно посмотрел на него, и Абдуррабих продолжил:

— Чертами лица ты похож на Джалаля, сына Захиры…

Шамс Ад-Дин тоном, таким же холодным как его взгляд, сказал:

— Вы порвали родственные связи с моим отцом…

Тот спокойно ответил:

— Всё было так сложно и запутанно…

Но Шамс Ад-Дин вызывающе возразил ему:

— Нет, это всё ваша алчность — вы стремились завладеть его наследством!

— Любое наследство, за исключением завета Ашура — проклятие.

— Однако вы наслаждаетесь им до самого последнего мига своей жизни!

Старик взволнованно произнёс:

— Я пригласил тебя, чтобы выразить своё соболезнование. Возьми свою долю наследства, если хочешь…

Словно искупая свой собственный грех, Шамс Ад-Дин ответил:

— Я отвергаю любое проявление щедрости с вашей стороны…

— Ты упрямец, сынок.

— Я отрекаюсь от тех, кто отрёкся от моего отца…

Тут старик прикрыл глаза, а Шамс Ад-Дин покинул дом.

27