Эпоха Корнея Чуковского

… Во всю жизнь … где же ему было развернуть свой многоцветный, полнокровный талант! Но едва он попробовал дать ему волю, мы почувствовали, что на Руси появился новый первоклассный (!) беллетрист (!). В его книгах оказалось что-то диккенсовское. Та же радуга смеха и грусти…

… Чувствуется огромный художник (!). Его творчество насыщено образами; жадность к жизни, к мельчайшим ее проявлениям — в нем ненасытная, пушкинская.

… Для меня его обе последние книги „На жизненном пути“ были откровением, радостью. Эти новые томы — огромные: в них больше полторы тысячи страниц, но всякий раз, когда я их читаю, мне кажутся они ужасно маленькими. Хочется, чтоб длилось без конца их светлое и благодатное очарование. Кажется, внимал бы им вечно, как какой-то упоительной арии (!!)».

Чрезмерные восторги, как известно, расхолаживают. И, право же, книги А. Ф. Кони заслуживают более бережного отношения, больше уважения к себе.

… А что касается до г. Чуковского, — то ошибочность его нынешнего пути давно уже очевидна. Он чудесный «сатирик от литературы», талантливый и увлекательный озорник…

Но когда он серьезничает, когда он, напр., хвалит и притворяется страшно солидным, без пяти минут сотрудником «Вестника Европы», — это всегда очень плохо и совершенно неубедительно.

Сказано бо есть:

— Пой лучше хорошо щегленком, чем дурно соловьем.

Надежда Крупская О «Крокодиле» Чуковского

Надежда Крупская

Надо ли давать эту книжку маленьким ребятам? Крокодил… Ребята видели его на картинке, в лучшем случае в 3оологическом саду. Они знают про него очень мало. У нас так мало книг, описывающих жизнь животных. А между тем жизнь животных страшно интересует ребят. Не лошадь, овца, лягушка и пр., а именно те животные, которых они, ребята, не видели и о жизни которых им хочется так знать.

Это громадный пробел в нашей детской литературе. Но из «Крокодила» ребята ничего не узнают о том, что им так хотелось бы узнать. Вместо рассказа о жизни крокодила они услышат о нем невероятную галиматью. Однако не все же давать ребятам «положительные» знания, надо дать им и материал для того, чтобы повеселиться: звери в облике людей это — смешно. Смешно видеть крокодила, курящего сигару, едущего на аэроплане. Смешно видеть крокодильчика, лежащего в кровати, видеть бант и ночную кофту на крокодилихе, слона в шляпе и т. д.

Смешно также, что крокодил называется по имени и отчеству: «Крокодил Крокодилович», что носорог зацепился рогом за порог, а шакал заиграл на рояли. Все это веселит ребят, доставляет им радость. Это хорошо. Но вместе с забавой дается и другое. Изображается народ: народ орет, злится, тащит в полицию, народ — трус, дрожит, визжит от страха («А за ним-то народ и поет и орет…», «Рассердился народ и зовет и орет, эй, держите его да вяжите его. Да ведите скорее в полицию.», «Все дрожат, все от страха визжат…»). К этой картинке присоединяются еще обстриженные под скобку мужички, «благодарящие» шоколадом Ваню за его подвиг. Это уже совсем не невинное, а крайне злобное изображение, которое, может, недостаточно осознается ребенком, но залегает в его сознании. Вторая часть «Крокодила» изображает мещанскую домашнюю обстановку крокодильего семейства, причем смех по поводу того, что крокодил от страха проглотил салфетку и др., заслоняет собой изображаемую пошлость, приучает эту пошлость не замечать. Народ за доблести награждает Ваню, крокодил одаривает своих землячков, а те его за подарки обнимают и целуют. «За добродетель платят, симпатии покупают» — вкрадывается в мозг ребенка.

Крокодил целует ноги у царя-гиппопотама. Перед царем он открывает свою душу. Автор влагает в уста крокодила пафосную речь, пародию на Некрасова.

Узнайте, милые друзья,
Потрясена душа моя.
Я столько горя видел там,
Что даже ты, гиппопотам,
И то завыл бы, как щенок.
Когда б его увидеть мог…
Там наши братья, как в аду —
В Зоологическом саду.
О, этот сад, ужасный сад
Его забыть я был бы рад.
Там под бичами палачей
Немало мучится зверей:
Они стенают и зовут
И цепи тяжкие грызут,
Но им не вырваться сюда
Из темных клеток никогда.
…Мы каждый день и каждый час
Из наших тюрем звали вас
И ждали, верили, что вот
Освобождение придет,
Что вы нахлынете сюда,
Чтобы разрушить навсегда
Людские злые города,
Где ваши братья и сыны,
В неволе жить обречены!
Сказал и умер. Я стоял
И клятвы страшные давал
Злодеям людям отомстить
И всех зверей освободить…