Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Ее потери поистине неисчислимы, невозможны даже приблизительные подсчеты, поскольку в этой войне (в отличие от Первой мировой) мирных граждан погибло не меньше, чем солдат, причем многие самые ужасные побоища происходили в такое время и в тех местах, где никто не был в состоянии (или не хотел) подсчитывать потери. Согласно имеющимся оценкам, число людей, непосредственно погубленных этой войной, в три – пять раз превышает потери Первой мировой войны (Milward, 1979, р. 270; Petersen, 1986). Или, говоря иначе, погибло от 10 до 20 % всего населения СССР, Польши и Югославии; от 4 до 6 % населения Германии, Италии, Австрии, Венгрии, Японии и Китая. Потери Великобритании и Франции были гораздо меньше, чем в Первой мировой войне, – около 1 % всего населения, но в США – несколько выше. Однако все эти цифры приблизительны. Потери СССР в разное время даже официально оценивались в 7, 11 или даже 20 и 50 миллионов. Но важна ли статистическая точность, когда порядок цифр столь астрономичен? Разве геноцид был бы менее ужасен, если бы историки пришли к заключению, что истреблено не шесть миллионов евреев (неточные и почти наверняка завышенные цифры первоначального подсчета), а пять или даже четыре? Что изменится, если мы узнаем, что в результате девятисот дней блокады Ленинграда (1941–1944) от голода и истощения погиб не миллион, а лишь три четверти или полмиллиона людей? В самом деле, можно ли представить себе эти цифры? Что, например, для читателя этих строк означает тот факт, что из 5,7 миллиона русских военнопленных в Германии умерло 3,3 миллиона (Hirschfeld, 1986)? Единственным достоверным фактом, касающимся военных потерь, является то, что в целом мужчин погибло больше, чем женщин. В 1959 году в СССР на четырех мужчин в возрасте от 35 до 50 лет все еще приходилось семь женщин (Milward, 1979, р. 212). Восстанавливать здания после войны гораздо легче, чем человеческие жизни.

III

Нам кажется вполне естественным, что современные способы ведения войны затрагивают все население и мобилизуют большую его часть; что для производства оружия, используемого в невероятных количествах, требуется перестройка всей экономики; что война производит неисчислимые разрушения и полностью подчиняет себе жизнь вовлеченных в нее стран. Однако все эти черты присущи лишь войнам двадцатого века. Разумеется, и раньше случались крайне разрушительные войны; некоторые из них могли послужить прообразом современных тотальных войн, как, например, войны революционной Франции. До наших дней Гражданская война 1861–1865 годов остается самой кровавой в истории США. В ней погибло столько же американцев, сколько во всех последующих войнах с участием США, вместе взятых, включая обе мировые войны, Корею и Вьетнам. Тем не менее до двадцатого века войны, затрагивающие все общество, являлись исключением. Джейн Остен писала свои романы во время наполеоновских войн, но неосведомленный читатель вряд ли догадался бы об этом, потому что их нет на страницах ее книг, хотя молодые джентльмены, появляющиеся в романах, без сомнения, принимали в них участие. Невозможно представить, чтобы какой-нибудь романист мог писать так о воюющей Великобритании двадцатого века.

Чудовище тотальной войны обрело силу далеко не сразу. Тем не менее начиная с 1914 года войны, бесспорно, стали массовыми. Уже в Первую мировую в Великобритании было призвано на фронт 12,5 % всего мужского населения, в Германии – 12,5 %, во Франции – почти 17 %. В годы Второй мировой войны мобилизации подверглось около 20 % всей активной рабочей силы (Milward, 1979, p. 212). Заметим вскользь, что такой уровень массовой мобилизации, продолжавшейся много лет, можно поддерживать только с помощью современного высокопродуктивного производства или же при наличии экономики, большая часть которой находится в руках непризывной части населения. Традиционные аграрные экономики обычно могут мобилизовать столь большую часть своей рабочей силы только посезонно, по крайней мере в умеренном поясе, поскольку в сельскохозяйственном годе есть периоды, когда требуются все свободные руки (например, при сборе урожая). Даже в индустриальных обществах мобилизация такого количества рабочей силы оборачивается огромной нагрузкой на оставшихся трудящихся. Именно поэтому в результате современных массовых войн окрепло влияние профсоюзов и произошла революция в занятости женщин – временная после Первой мировой войны и постоянная после Второй.