Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914-1991)

Он неточен потому, что отнюдь не все силы, свергавшие либеральные режимы, были фашистскими. Он отчасти верен потому, что фашизм в своей первоначальной итальянской модификации, а позже в форме немецкого национал-социализма стал вдохновителем других антилиберальных сил, поддерживал их и придал всем правым, существовавшим тогда в мире, чувство исторической уверенности: в 1930-е годы он казался прорывом в будущее. Как сказал эксперт в этой области, «не случайно <...) восточноевропейские диктаторы, чиновники и военные, а также Франко в Испании старались подражать фашистам» (Linz, 1975, Р- 206).

Существовало три рода сил, свергавших либерально-демократические режимы, не считая более традиционной для Латинской Америки формы военных переворотов, приводивших к власти диктаторов, или каудильо, априорно не имевших определенной политической окраски. По существу эти силы являлись реакцией на свержение старого социального строя B-i9i?—*9²о годах и всегда были направлены против социальной революции. Все они были авторитарными и враждебно относились к либеральным политическим институтам, правда, иногда исходя из прагматических, а не из принципиальных соображений. Старомодные реакционеры могли запретить некоторые партии, особенно коммунистические, однако не все. После свержения недолговечной Венгерской советской республики в 1919 ^Г°ДУ адмирал Хорти, глава того, что он называл венгерским королевством, хотя оно больше не имело ни короля, ни военно-морского флота, управлял авторитарным государством, оставшимся парламентским (но не демократическим) в прежнем олигархическом духе восемнадцатого века. Эти режимы стремились поддерживать военных и поощрять полицию и другие институты, способные осуществлять физическое подавление, поскольку они являлись главным оплотом власти, защищавшим ее от свержения. Правые обычно и приходили к власти при поддержке этих сил. Кроме того, такие режимы тяготели к национализму, отчасти из-за недовольства политикой иностранных государств, проигранными войнами или прогнившими империями, отчасти оттого, что размахивание национальным флагом обещало власти легитимность и популярность. Однако были и другие примеры.

Старомодные сторонники авторитарной власти и консерваторы — адмирал Хорти, маршал Маннергейм (победитель в гражданской войне белых против красных во вновь обретшей независимость Финляндии), освободитель Польши, полковник, а впоследствии маршал Пилсудский, король Александр, вначале глава Сербии, а затем заново объединившейся Югославии; и генерал Отступление либерализма 12 7

Франсиско Франко, пришедший к власти в Испанки,— не имели никакой определенной политической программы, кроме антикоммунизма и предрассудков, традиционных для их класса. Они могли оказаться союзниками гитлеровской Германии и фашистских движений в своих собственных странах, но только потому, что в сложившихся обстоятельствах этот альянс правых сил считался естественным. Конечно, национальные интересы могли противоречить этому союзу. Уинстон Черчилль, в этот период являвшийся убежденным крайним правым тори, хотя и в не совсем традиционном смысле, выражал некоторые симпатии к Италии Муссолини и не мог заставить себя помогать Испанской Республике против сил генерала Франко, но когда немецкая угроза нависла над Великобританией, он превратился в сторонника международного антифашистского союза. С другой стороны, подобные реакционеры-традиционалисты нередко противостояли фашистским движениям в своих собственных странах, зачастую имея при этом значительную поддержку народных масс.

Второе направление правых сил стремилось к созданию так называемого «органического этатизма» (Linz, 1975, Р- 277, зоб—з*3) — консервативных режимов, не столько защищавших традиционный порядок, сколько сознательно воссоздававших его принципы для противостояния как либеральному индивидуализму, так и притязаниям рабочего класса и социалистов. За ними стояла идеологическая ностальгия по воображаемому средневековому феодальному обществу, в котором признавалось существование классов и экономических групп, но не было угрозы классовой борьбы. Это достигалось благодаря сознательному принятию социальной иерархии и признанию того, что каждая социальная группа или сословие играют свою роль в состоящем из них органическом обществе, признанном коллективным организмом. В результате возникали всевозможные виды «корпоративистских» теорий, заменявших либеральную демократию на