Эпоха лишних смыслов

– Ты мне Гамова тут не выгораживай только. – Гера завел руки за голову и сладострастно зевнул.

– Она не выгораживает, – резко отозвался Гамов. – Что за манеры вообще такие?

– В одной упряжке бежим, детки, – тут же спружинил Гера.

– Раз мы в ней бежим, то… – Я прервалась.

Надо было признаться, но по какой-то загадочной причине не получалось. Язык не поворачивался сказать гадость. Пусть правдивую, пусть выстраданную, пусть опасную… Я просто физически не могла сдать напарника.

– Совсем меня за дурака держите. Я же все-таки известный писатель, любимец критиков, – протянул Гера язвительно.

– Но не публики, – отбрил его Гамов.

– Неправда. – Я нервно заглянула в статистику.

– Всем спасибо за мнения. Так что же случилось в прорыве, что Оливин внезапно взяла полагающийся ей отгул и пошла не куда-нибудь, а на Лубянку?

Гамов кашлянул и все же посмотрел на меня.

– Как бы тебе это объяснить, Гер. Мир начал защищаться.

– Не понял. – Он настороженно приоткрыл глаза.

– Понимать нечего. Мы зашли в прорыв, и мир почти тут же среагировал, обвинив нас во всех смертных грехах и прислав за нами убийц.

– Издеваешься? Я читал отчет перед отправкой.

Я помотала головой:

– Арлинова все переправила, видимо, решив, что с таким развитием событий ваш Степа точно нас прикроет.

– Мир начал защищаться? – Гера принял вертикальное положение и стал переводить взгляд с меня на Гамова и обратно.

Я кивнула.

– Но мир не может защищаться! – Он нервно отхлебнул из моего стакана с кофе.

– Нашел кому рассказывать, – фыркнул Гамов.

– В общем, это только гипотеза. Попав внутрь, мы сразу стали главными героями, события завертелись вокруг нас. Макса подстрелили даже.

– Я такого в жизни не видел, Гер, а сам знаешь, за последние два года с чем только не сталкивались.

– И вправду конец света, – криво заулыбался Гера.

Меня передернуло.

– Не совсем так. В общем, про паттерн, ребята. Из интересного. С начала девяностых прорывы были очень редки, догадываетесь, почему? Издавали что ни попадя, закрепляя мир в нашей реальности. Потом дела пошли под откос. Чем дальше, тем сильнее. В две тысячи пятом впервые было зафиксировано четыре прорыва за год. В шестом – снова четыре. В восьмом – целых семь. Ну а потом, в две тысячи десятом, завертелась вся эта кутерьма. Двенадцать прорывов, шестнадцать. С первого января нынешнего года – двадцать пять штук, не считая позавчерашнего. Паттерн. Чувствуете?

– Да все понятно. – Гамов чуть пожал плечами. – Растет количество неиздаваемого материала, следовательно, растет количество прорывов.

– Но не по экспоненте же! – взвилась я.

– Это не экспонента, – отозвался Гамов, глядя в стол.

– Растет не только число, но и сложность. Ты бы почитал отчеты за две тысячи первый, да что там, даже за две тысячи пятый! – Я раздраженно забралась на собственный стол, и Гера тут же развернулся ко мне.

– Я читал их. Более того, сам закрывал еще за год до того, как ты издалась.

– И что? – Я бросила обжигающий взгляд на Геру. Тот внимательно посмотрел на меня. Понял, хитрец, что поднимать глаза на Гамова мне было никак нельзя.

– Сложность… – Гамов на секунду замер. – Повысилась. Бесспорно. Но это нормально, Роза. Произошел естественный отбор. На Самиздате стали задерживаться приличные тексты. А что-то приличное деконструировать куда сложнее.

– А миры за деконструкторами по какой причине стали охотиться? – спросил Гера, холодно на него глядя. – Настолько усложнились, что собственный разум обрели?

Гамов ядовито хмыкнул и сделал глоток из стакана с кофе:

– Гляжу, вы тут Двойственный союз затеяли.

– Не страшно? – Гера вдруг зловеще перегнулся через стол, и я не нашла ничего лучше, чем пробежать пальцами по его затылку и белой шее. – Не страшно шутить исторические шутки в присутствии историка?

Я не сдержалась и прыснула. Гамов в негодовании замотал головой.

– Оливин права. – Гера вернулся на мое место. – Паттерн наблюдается, да еще какой. Учитывая предсказания небезызвестного нам Нострадамуса…

– Это были индейцы майя, в самом-то деле! – перебил его Гамов. – Вы как дети малые, все время конец света, а вы верите и верите. И верите, и верите.

Гера прокрутился в кресле. У меня почему-то раскалывалась голова, видимо, от жестокого недосыпа.

– Знаешь, Макс, я бы сто раз с тобой согласился. Возможно, даже двести. Если бы только не работал в месте, где люди шутки ради могут за две минуты побывать в десятке реальностей и закрыть каждую из них. Это вообще очень странно, не находишь, что созданные человеческим умом конструкты находятся чуть не в равноправном положении с нашим миром, лезут в него, почти неотличимы от действительности? Ты сам-то во что теперь веришь? Только не говори, что в приземленные вещи и радость исключительно нашего бытия.

– Герман, тебя Катя на свиданиях понимает? – зло поинтересовался Гамов.

– Кстати, по поводу реальностей… – Я осеклась. – Гер, вы все еще встречаетесь?