Эпоха мелких чудес

А плащ у Орловского и вправду чёрный – только подкладка не набившего оскомину цвета, а обычная шёлковая, тоже чёрная. Хороший плащ, не новый, но прекрасно для своего возраста сохранившийся. Как и сам владелец. И шляпа у Алехана Григорьевича чёрная, классического фасона. Такую шляпу удобно приподнять аристократическим жестом, приветствуя соседа, поднимающегося навстречу по гулкой лестнице старинного дома на Патриарших прудах. Откуда бредёт сосед в этакую рань, где был всю ночь – до этого Орловскому дела нет: у каждого свои причуды, каждый имеет право.

Сам же Алехан Григорьевич направляет стопы свои на Садовое кольцо. Не кратчайший из путей – но ему нравится эта улица, такая широкая и по раннему часу почти пустая. Рассветное солнце золотит стены домов на противоположной стороне, Орловский же идёт по тени, привычным строевым шагом, обманчиво неторопливым на вид, но куда каким быстрым на деле.

Шаг, как и неизменно невозмутимое выражение лица – неизбежное наследие четверти века службы. Забавно, что только теперь уже оставленные им войска обзавелись летучей мышью на нарукавной эмблеме: в присутствии Алехана Григорьевича это было бы уместнее. Впрочем, кто знает, как и что там сейчас? Отношений с бывшими сослуживцами Орловский давно не поддерживает – неинтересно, да и незачем. Он своё отслужил, отдал долг чести стране, которой присягал – другой стране, в другое время – и сам он давно уж не тот. Сменилась эпоха, ставим точку и подводим черту.

И вот идёт Алехан Григорьевич по затенённой внутренней стороне Садового, быстро, хоть и без спешки, минуя слепящие расселины переулков. Солнечный свет не то, чтоб неприятен ему, но въевшаяся привычка заставляет чуть морщиться. Опять бы пришлось мазать обгорелую кожу кефиром да иными народными и не очень средствами... Хвала мировой фармацевтике, что теперь это не грозит: принял таблетку по расписанию – и хоть сейчас на пляже обзагорайся.

Недолюбливает Орловский и серебро. Тут ему уже никто не помощник. Ясное дело, корона не на той голове, меч не в тех руках... Как оно и всегда бывало по историческим перепутьям. А вот с чесноком, слава богу, обошлось – приврали сказки. К чесноку Алехан Григорьевич равнодушен.

Тем временем улица раздается вправо широкой площадью, над которой по-за сквериком высится увенчанная звездой островерхая громада. На другой стороне суматошно, под деревьями мельтешат фигурки, человечьи и не очень. Одна, бурая и мохнатая, вдруг рывком выскакивает на середину дороги, несколько других, в мешковатой зелёно-пятнистой одежде, догоняют, окружают, принимают в пинки. На этой стороне тихо, только маленький солдатик в таком же линялом камуфляже мерно трясёт фонарный столб. На скуластом азиатском лице – выражение безмятежной покорности судьбе. На фонаре, дрожа и подвывая от страха, висят три крупных медведя.

За процессом наблюдает молоденький офицер: лихо заломленная фуражка с расшитой золотом тульей, лейтенантские двухзвёздные погончики, белые парадные перчатки, нарукавная нашивка с скрещенными лопатами – эмблема спецназа министерства иностранных дел. В правой руке – пастуший кнут. «Слезайте, падлы! – кричит лейтенант медведям. – Добром не слезете, дедушку на вас выпущу!» Одобрительный рык вторит ему из припаркованного рядом лимузина защитного цвета с наглухо тонированными стеклами. «Сиди там! – рявкает офицер. – Команды на выход не было!» И вновь поворачивается к медведям.

В этот момент подходит и Алехан Григорьевич. Вежливо приветствует лейтенанта, интересуется. «Да вот, – поясняет тот, – опять эти дебош устроили. Влезли ночью в зоопарк, пытались к медведице домогаться. А ей разницы нет, что гризли, что душили, она у нас белая да горячая – всех и поразгоняла к чёртовой матери. Ползоопарка разнесли, уроды!»

Орловский кивает сочувственно. До зоопарка ему дела нет, но заботы лейтенантские куда как знакомы – сам в прежние времена, бывало, солдатиков водил, на субботник там, или колхозу шефскую помощь оказать. Тут иной раз и минуты спокойной не выйдет – три десятка обалдуев чего только не удумают, куда только не сунут свои длинные молодые носы, а отвечать кому? Тебе, взводный. И отмазки не принимаются. По своей ли воле взялся, старшие отцы-командиры послали ли, а всё одно – виноват.

Но – дело прошлое, а задерживаться недосуг. Алехан Григорьевич вслед за тротуаром огибает площадь по левому краю, мимоходом щурясь вперед, в сторону Новинского бульвара. А там уже просыпается перегородивший почти всю улицу палаточный лагерь, тысячи медведей возятся, приплясывают, кое-как когтищами своими настраивают гитары и балалайки – и помаленьку вздымают неизменный, легендарный уже плакат. Плакату десять лет, длина – триста шестьдесят два метра, и в книге Гиннесса по заслугам отмечен. Написано на плакате: «Yankees, take us home!» Тоже забавно: ведь безмозглые животные душили, мультяшки фактически, да и пьют без меры – а понимают правильно.