Эпоха мёртвых. Прорыв

Нормально поговорить с Салеевым удалось только сегодня с утра, все время что-то мешало. Разговор вышел сложным, но к этому Пасечник был готов. Скрывать то, что он копает под друга детства бывшего десантника, было нельзя, следовало говорить правду. Самому Пасечнику к сложным разговорам было не привыкать, и главную проблему он в таких случаях старался превратить в главный же аргумент:

– Марат, я понимаю, как звучит, поэтому не по своей линии разбираю информацию, а решил тебя привлечь.

– Саша… в смысле Главный, в курсе?

– Он и инициировал расследование, – честно ответил Пасечник. – Они по ошибке ему не тот файл скопировали, Главному показалось подозрительным.

Салеев вздохнул, потер лицо ладонями, затем быстрыми шагами подошел к окну. Не оборачиваясь, спросил:

– К чему это все может привести?

– Честно?

– Абсолютно честно. Если что-то пойдет не так, как ты мне сейчас скажешь, я плюну на все договоренности и поступлю так, как считаю нужным. Я с Домбровским с первого класса вместе, и жили в соседних подъездах. А Саша… Главный в смысле, жил в доме напротив.

– Если абсолютно честно… – начал Пасечник, пропустив всю «детскую лирику» мимо ушей, – то, если Тимохин не расколется сам и сразу, его придется пытать. А если начнем пытать, то он умрет в любом случае, хотя бы ради того, чтобы Домбровский не знал, что попадал под подозрение и какими способами подозрение развеялось.

– А если это все же он… в смысле они? – Салеев резко повернулся к собеседнику.

– Если это они, то я передам Главному добытую информацию. И он пусть решает, я умываю руки.

– И все же почему ко мне пришел?

– Я же сказал, что не хочу потом недопонимания, – терпеливо повторил генерал. – Не хочу я быть злодеем Пасечником, который разрушил вашу дружбу и всех облил дерьмом. Главный попросил меня в его и твоем личном копаться грязными ментовскими руками, а мне это самому как нож острый. Поэтому присоединяйся.

Салеев задумался. Молчал минут пять, наверное, Пасечник все это время ждал, разглядывая висящую на стене карту с пометками. Обернулся лишь тогда, когда Салеев заговорил:

– Хорошо. Я не знаю Тимохина толком, и он мне вообще не нравится. Забирайте. Но весь процесс получения информации должен идти под моим присмотром.

– В смысле?

– В смысле я хочу быть уверен, что Тимохин сказал именно то, что сказал. Что я не принимаю решений на основе непроверенной информации. Что твои костоломы или «уроды»… да, да, знаю я про «уродов», не выбили из него то, чего он на самом деле и не знал.

– То есть хочешь, чтобы следствие перешло прямо к тебе?

– Нет, я не умею вести следствие, – покачал головой Салеев. – Веди его ты. Но в моем месте, с моей охраной, и на допросах буду присутствовать я сам или тот, кому я доверяю.

– А это решение ты не изменишь при каких-нибудь новых сильных эмоциях? – вздохнул Пасечник.

– Я когда-нибудь свои решения менял?

– Ну все бывает в первый раз. Обстоятельства очень уж уникальные. Ладно, мы договорились. Тимохина сегодня отправят на неделю поработать на новый КП, там его и надо взять. И полная изоляция. И еще… – Пасечник, не смущаясь грубостью поступка, уставил указательный палец в лицо Салееву. – Если какая-то информация уйдет в сторону, потому что кто-то из твоих не умеет секретность соблюдать, – я вывалю все на общее рассмотрение. Сами разбирайтесь. Мы в этом друг друга поняли?

– Поняли, – спокойно кивнул Салеев. – Здесь будут думать, что Тимохин трудится и будет там не меньше недели.

На этом разговор с «министром обороны» и закончился. Исходом Пасечник был доволен. «Ведомственная ревность» в данном случае была лишней. Расследование вторгалось в детскую дружбу, то есть в область иррационального. Это как вмешиваться в чьи-то семейные отношения, что умные люди обычно не делают никогда. Поэтому второй по важности задачей после открытия истины было создание ситуации «разбирайтесь сами». «Пасеке» следовало как можно меньше влезать в эту историю, учитывая еще и то, что кого-то удобней, чем одетые в черное эсбэшники, для обвинения во всех смертных грехах на территории Центра не было.

Усимов, вызванный заранее, дожидался Пасечника у него в кабинете, попивая чай и читая какую-то толстую книгу.

– Вань, что почитываешь? – поинтересовался Пасечник.

– Гончарова, «Обрыв», – захлопнул тот книгу и убрал в сумку.

– Что? – поразился генерал, вспомнив что этот старинный сентиментальный роман любила читать еще его покойная мать.

– «Обрыв», – повторил Усимов. – Очень романтично и мило, на фоне происходящего так вообще лекарство для души.

– Ну ты даешь… – откровенно поразился генерал, после чего перешел к делу. – Ваня, есть добро от Салеева. Задерживают его они, на КП, как и предполагали. В подвале там вполне людей содержать можно, даже сортир есть, с этим без проблем. Ты езжай туда. Возьми кого-нибудь, с кем тебе работать удобно, и езжай. Такого, чтобы крови не боялся.

– Я сам не боюсь, – улыбнулся любитель сентиментальных романов. – Но думаю, что даже до ТАПа[65] не дойдет, Тимохин человек интеллигентный, где не патлы, так там борода, или наоборот, такие быстро колоться начинают.