Эпоха мёртвых. Прорыв

– Не по твоей – это как? – нагловато спросил Валера. – Типа режешь, но ничего личного, или не режешь?

Рыжий спокойно и пристально глянул в глаза тому, сказал:

– Ни я, ни мои люди резней не занимались. Тех, кто это делал, сейчас здесь нет. Многих уже навсегда.

– Ага, – воткнулся я. – И я не я, и лошадь не моя. Ходили под ручку, но вот эти – злодеи, а вот эти – хорошие мальчики. Сами не резали, только рядом стояли. По-любому, банды на всю соседнюю область – работа ваша. Мы ведь пленных брали, допрашивали. И не только мы.

Рыжий ничего не ответил мне, а просто стоял молча все с тем же дубоватым выражением лица. Рубцов же спросил у меня:

– Кто-то может подтвердить?

– Конечно, – уверенно кивнул я. – Камышовскую зону кто громил? Артчасть из соседней области. У них пленные были, их под протокол допрашивали. Связь с ними есть, хотя бы через ГУЦ, запрос сделать нетрудно. Там, кстати, и «белые-пушистые» тоже замазались.

– Ну сейчас многие замазались, – философски ответил Рубцов. – Но всему границы есть, верно. Банды в Кировской области нам точно не нужны, это проблема.

– Сергей, надо бы решение принимать, – сказал Рубцову Валера, поразив еще и приятельским обращением. – Тут без разборов ничего не решить, но и пацанов в нынешней ситуации тут оставлять нельзя.

– Что предлагаешь? – повернулся к нему бывший полпред.

Рыжий смотрел на происходящее все так же сонно и равнодушно, словно ему действительно все равно было, до чего здесь договорятся. А может, и было, черт его знает. Валера между тем сказал:

– Ты их забери и пока здесь размести, без права покидать расположение. Я так понимаю, им от тебя бегать без надобности.

– Гарантии? – спросил Рубцов.

– Я отвечу, – к моему удивлению, сказал тот. – Транспорт только под арест помести, пусть свои вещи из него заберут. А ты этого самого Бурко, и кто там с ним еще, прямо сюда вызывай, не бояре, тут и разговор будет. Пусть заодно про банды расскажут, кто там кого стрелял-вешал и так далее.

Радость толкнулась мне куда-то прямо под горло, попытавшись вырваться наружу каким-нибудь ликующим криком, но я затолкал ее внутрь, боясь поверить в свою удачу. Рубцов же лишь обернулся к рыжему и спросил:

– Капитан Циммерман?

– Я у вас в оперативном подчинении, – пожал тот плечами. – И у меня к ним личного ничего нет. Но доложить обязан.

– Это естественно, – усмехнулся Рубцов. – И пригласить сюда на переговоры неплохо было бы. Авиация есть?

– Есть.

– Тогда на аэродроме авиазавода встречу назначим, – сказал тот и обернулся ко второму рыжему, в городском камуфляже: – Белов, принять транспорт задержанных на ответственное хранение. Циммерман, там все на месте?

– Опечатали сразу, – равнодушно ответил тог.

– Тогда так и оставить. Личные вещи и личное оружие вернем. Где они, кстати?

– У нас. Принесут, – все так же спокойно ответил Циммерман. – Кстати, там нашего барахла хватает у них, его никто не списывал. Это заберем.

– С чего это? – решил я наглеть до конца. – Это с ваших живодеров взяли, когда они народ в деревне мочили. На месте преступления за шкварник их взяли, так что не хрен. Трофеи есть трофеи!

– Ты это, не быкуй давай, – обернулся ко мне рыжий капитан. – Трофеи были, да сплыли, когда вас взяли. Теперь вы у меня трофей.

В этот разговор никто не вмешивался, все слушали с интересом. Я решил не отступать, понимая, что не за Циммерманом сила сейчас. И вообще он зря с этим вылез, не подумал он. И вовсе не за трофеи на самом деле речь, мне надо показать, что за рыжим капитаном правды нет. Сделать так, чтобы он отступил, публично, при всех, показывая слабость своей позиции. Тогда и дальше легче будет, и наши слова всерьез воспримут.

– Да ладно! – отмахнулся я. – Щас я поверил, что все железо на тебе, если ты с живодерами не из одной упряжки. Сам же сказал, что не по твоей части, а значит, и имущество не по твоей. Они сами на потери спишут. Или все же ты их заслал людей в деревне стрелять и часть у вас одна? Тогда, капитан, объясняться надо. Вот перед ним хотя бы!

Я указал на молча сидевшего Санька, смотревшего на Циммермана так, что тот должен был просто бежать отсюда без оглядки.

– Объясняй, ты его мать зачем убил, а? А остальных в деревне Вяльцы? Мы же все видели, сами же покосили тварей ваших. И свидетелей полно, люди ведь ушли, они в Нижнем сейчас. Сотни свидетелей. Тебя ведь тогда вешать можно, как в Нюрнберге.

Циммерман отреагировал так, как я и ожидал, – выматерился, плюнул на пол и вышел из сарая широким шагом, сказав: «Да подавись ты! Я тебя самого, баклана, за яйца повешу».

Ага, подавимся мы. Жди. И яйца теперь лучше свои береги. Пределы любому злу есть, даже в глазах людей циничных и недобрых, к каковым я смело относил Рубцова. За ресурсы войну начать он мог запросто, а вот просто живодерствовать – не верится мне, это уже за гранью. А то, что Циммерман сейчас отступил, – это победа наша. И немалая. Мы уже не пленные в глазах того же бывшего полпреда, а те, кому есть что предъявить. Большая разница. Нас беречь надо, мы ведь еще и полезными оказаться можем.