Краем глаза я заметила, что Евгений Васильевич забрал у Кости протокол и слушает меня, сверяясь с ним. Костя пристроился у начальника за спиной. Тоже мне, экзамен устроили! Впрочем, пусть развлекаются. Дословно я, конечно, все не повторю, но содержание допроса Лариковой Баринов услышит от меня достаточно близко к тексту и со всеми важными подробностями.
Когда я закончила, Костя поднял вверх большой палец и подмигнул. Сухарев ничего подобного себе не позволил. Он отложил в сторону протокол и снова уставился на меня. А я продолжила разговор с шефом. Точнее, продолжила слушать, как он сопит в трубку.
– У меня создалось впечатление, что Ларикова говорит правду, – деликатно намекнула я.
– Мы с Гошей…
– На него не рассчитывай, Гоша занят отчетами. И вообще, не мешай, я думаю.
Он еще немного посопел, потом принял решение:
– Хорошо. Попробуй заняться этим. План действий или хотя бы мысли есть?
– Пока ничего выходящего из стандарта. Опрос соседей, анализ сведений. Любовника Кораблевой поискать.
– Считаешь, это не миф?
– С точки зрения психологии, – с достоинством ответила я, – наличие у Кораблевой любовника очень вероятно. И вполне укладывается в логику событий. Или вы так не считаете?
– Я считаю, тебе вредно детективы читать, – проворчал шеф. – Особенно Агату Кристи. Переходи на что-нибудь более близкое к реальной жизни.
– Гарри Поттера? – засмеялась я.
– Что это ты развеселилась? Радуешься, что к Сухареву прибилась?
– Ох. – Улыбка исчезла с моего лица. – Но я же ненадолго?
– Думаю, дня за два управишься. Считай, я тебя сдал в краткосрочную аренду. Посмотри, поучись, в милиции не глупые люди работают. А теперь дай трубку Евгению Васильевичу.
Разговор моего «родного» начальника и начальника временного был коротким. Несколько «угу», несколько «хм», два или три «ладно». Только один раз Евгений Васильевич использовал более длинное слово – «безупречно». При этом выражение его лица, и так кислое, стало совсем уксусным. Уточнять я, конечно, не стала, но понадеялась, что это была оценка моего изложения допроса Лариковой.
Распрощавшись с Бариновым, Сухарев вернул мне телефон и спросил:
– У Кораблевой был любовник?
– Так утверждает Ларикова.
Я быстро изложила имеющиеся у меня скудные сведения и закончила предложением поговорить с девочками на мойке.
– Имеет смысл, – без энтузиазма согласился Сухарев. – Еще что-нибудь, что нам неизвестно, рассказать можете?
Откуда мне знать, что им неизвестно? На всякий случай я коротко изложила все, что происходило после появления в офисе Сергея Ларикова. Рассказывала я без подробностей, только самую суть, но Сухарев остался доволен. Вопрос он мне задал только один, и совершенно неуместный:
– Видели ли вы вчера что-нибудь, связанное с малиновым вареньем?
– В каком смысле? – растерялась я.
– Во всех перечисленных вами местах не было ли банки малинового варенья, не пил ли кто чай с малиновым вареньем, не варил ли кто малиновое варенье? – добросовестно пояснил Сухарев.
Я быстро перебрала в уме: наш офис, квартира Ларикова, его же квартира для свиданий, квартира Кораблевой, квартира ее брата, дача Перегудина… Нет, ничего похожего на малиновое варенье не было. Заверив Сухарева в этом, я решила, что имею право на встречный вопрос.
– А вы? Можете рассказать что-нибудь, что нам неизвестно?
– Естественно. – Уголок рта у него слегка дрогнул, Евгений Васильевич оценил шутку. – Есть протоколы опроса соседей, есть заключение патологоанатома о смерти Кораблевой, есть результаты дактилоскопической экспертизы. Костя, доложи основное.
Костя докладывал не хуже меня, и полезной информации у него было примерно столько же. Единственным человеком, который видел, как во двор въехала машина Кораблевой, была некая Стрельникова из пятьдесят третьей квартиры – таков был результат опроса соседей. Я попросила разрешения самой проглядеть протоколы. Костя взглянул на Сухарева и, дождавшись его кивка, вручил мне внушительную стопку бумаги:
– Надеешься найти здесь что-то, чего мы не заметили?
– Не то чтобы надеюсь, – честно призналась я. – Просто хочу сама каждый листочек в руках подержать. Ну и конечно, вдруг, авось… знаешь, свежим взглядом, бывает, и замечаешь что-то интересное.
– Ну-ну, – пожал плечами Костя и перешел к заключению патологоанатома.
Неаппетитные подробности этой части я, с вашего позволения, приводить не буду. Скажу только, что, по его мнению, Татьяну оглушили, ударив твердым тупым предметом (предположительно, бутылкой), а потом задушили, использовав для этого скрученную полоску тонкой ткани. Я старательно делала записи в блокноте (а как же! Или вы думаете, что Александр Сергеевич самого подробного доклада о работе с Сухаревым не потребует?), но, когда Костя произнес слово «варенье», вздрогнула и уронила ручку.
– Варенье? – переспросила я, поднимая ручку.
– Именно, – подтвердил Костя. – Малиновое. Мочка левого уха покойной испачкана малиновым вареньем.
– Понятно.